– Чушь, – снисходительно смеется Мэддисон.

– Она не любит.

– Зи.

Я пытаюсь поднять глаза, но мне трудно установить зрительный контакт. Мэддисон не может и, к счастью, никогда не поймет меня таким образом. У него есть семейная любовь, и любовь второй половинки. Он никогда не был без этого, чтобы понять образ мыслей, который мне пришлось создать для себя, просто чтобы выжить.

Никто никогда не любил меня. Никто не мог и никогда не полюбит меня, поэтому я должен был полюбить себя достаточно, чтобы компенсировать это. То, о чем он просит меня – доверить кому то другому взять на себя эту ответственность, – слишком большая задача.

Я слышал, что сказала Стиви, когда выходил из ее квартиры на прошлой неделе, но, честно говоря, подумал, что это была тактика, чтобы заставить меня остаться. Моя собственная мать не могла любить меня. В каком мире я мог бы ожидать, что кто то другой сможет это сделать?

– Зи, – повторяет Мэддисон. – Мои дети любят тебя. Моя семья любит тебя, и ты в это веришь. Так почему, черт возьми, не можешь поверить, что Стиви тоже тебя любит?

Я молчу, слишком много эмоций, воспоминаний, неуверенности переполняют меня, чтобы позволить словам вырваться наружу. Любовь – пугающая идея, и я провел всю свою взрослую жизнь, убеждая себя, что она мне не нужна. Что я могу любить себя настолько, что мне не нужно искать ее у других, но эта хрупкая вера начала быстро разрушаться с тех пор, как Стиви не стало.

– Ты так сильно любишь, но тебе нужно начать верить, что тебя любят в ответ.

Черт.

– Поверь моему опыту, – продолжает Мэддисон. – Все это, – он обводит взглядом гостиничный номер, – слава, деньги, поклонники. Все это того не стоит, если она в этом не участвует.

Я киваю в знак согласия, но понятия не имею, как это исправить. Я не знаю, как могу мечтать о том, чтобы наладить отношения со Стиви, когда мне нужно исправить так много из прошлого, которое преследует меня и сдерживает.

– Она все равно не может справиться с этим дерьмом в медиа. Стиви держалась подальше от этого с Райаном, а тут появляюсь я, – качаю головой, вспоминая, почему прекратил отношения, почему дал ей выход. – Она не заслуживает той ненависти, которую получаешь, будучи связанным со мной.

Мэддисон закатывает глаза.

– Почему бы тебе не позволить ей самой решать, с чем она может справиться, а с чем нет.

Я прищуриваю глаза, прежде чем снять тяжелое напряжение.

– Ты проводишь слишком много времени со своей женой, становишься мудрым и все такое.

– За эти годы я кое чему научился, – смеется он.

– Скажи что нибудь связанное с хоккеем на случай, если кто нибудь увидит, как ты выходишь из моего номера, чтобы мы могли сказать, что не просто плакали и пили виски.

– Это даст им несколько заголовков, да? – Мэддисон встает с дивана. – Ты собираешься с духом и выигрываешь в четверг. Потом мы едем домой и выигрываем эту серию в пять очков в Чикаго. А дальше мы выиграем гребаный Кубок Стэнли.

Я встаю рядом с ним, пожимаю его руку, обхватываю другой его спину и стучу кулаком по его плечу.

– Договорились.

– Ты самый лучший парень, Зи. И заслуживаешь хороших вещей, но ты должен принимать их, когда они приходят в твою жизнь.

Я киваю головой, соглашаясь, но все еще пытаясь убедить себя.

– Я люблю Эдди, но ради всего святого, уволь его и назначь мне гонорар! – Мэддисон смеется себе под нос в коридоре, направляясь обратно в свой номер.

Впервые за несколько дней я смеюсь. Мой разум проясняется.

Но когда лежу в постели, окруженный тьмой, я подтягиваю пару подушек себе под бок, нуждаясь в утешении. Это что то, но это не она, и моя мышечная память скучает по ощущению ее в моих объятиях каждую ночь.