Замок в то время представлял собой подобие пустой скорлупы, от некогда великолепного парка остались лишь сорные травы, которыми заросло все вокруг, вплоть до внешних стен. Он поднялся на Западную башню, взобрался на ее зубчатую вершину; под ним простиралась тосканская равнина, вся в зелени и серебре оливковых деревьев, мерцало голубое море, виднелось устье Магры, где некогда помещался большой портовый город Сарзана, но теперь он оказался на суше, окруженный своими крепостными стенами. Маленький город Маласпига лежал, как дитя на коленях у матери. Здесь Алессандро был рожден, здесь вырос, любуясь все тем же прекрасным видом, который радовал глаз многих поколений Маласпига с пятнадцатого столетия. Он знал жителей города по именам, так же как знал тропинки и тайные убежища в оливковых рощах, где прятался ребенком и играл с детьми бедняков, которые жили в лачугах на склонах холма. Это место было для него чем-то гораздо большим, чем просто историческое наследие. Он видел, как семья потеряла свое могущество, и пережил ту ночь, когда партизаны обыскивали Замок в поисках его отца. Старый герцог уже бежал во Флоренцию; остаток своей жизни он прожил в озлоблении и одиночестве, продавая семейные сокровища для уплаты долгов.

В своих предсмертных, обращенных к сыну словах он выразил сожаление, что оставляет ему лишь развалины. И умер, так и не услышав торжественного обещания Алессандро, что он посвятит свою жизнь восстановлению разрушенного. Для выполнения этого обещания он и женился на Франческе: Маласпига нуждались в деньгах и неуклонном поддержании традиций.

К тому времени, когда он встретил Катарину, он построил школу и детскую клинику для города Маласпига, провел на свои деньги канализационную систему и электричество для его жителей и наслаждался эгоистичной, гедонистической жизнью богатого человека, которому некого любить, кроме самого себя. Он был полным хозяином семьи и всего Замка; его мать повиновалась ему, как отцу, и так же считалась с его мнением; что до Франчески, то он решил попросту игнорировать ее. Воспоминание о том, как руки развращенной до мозга костей Элайз Бохун ласкали обнаженную спину его жены, навсегда врезалось в его память. Как и это жадное, истеричное возвращение к нормальной сексуальности. Однажды ему предложили небольшую картину Пуссена, изображающую двух нимф, ласкающихся на лоне природы. Даже намек на лесбиянство вызвал у него такое отвращение, что он отказался ее купить.

Вызвав дежурного слугу, он велел ему погасить везде свет и закрыть на ночь главные двери. Затем поднялся к себе в спальню. Отсюда открывался самый прекрасный вид на тосканскую равнину и морское побережье. Комната была темная, строгих и угнетающих очертаний; в течение долгих столетий, с тех пор как в ней томилась в заточении несчастная жена его предка Паоло, в ней ничто не изменилось. Она умерла здесь, на огромной дубовой кровати под балдахином, оставив после себя двоих близнецов-сыновей. И сам он родился на этой кровати. Кровать была обтянута бархатом и дамастом, а на ее широкой спинке был изображен фамильный герб. Комната выглядела как темная пещера, большая, неприветливая и неудобная для одного человека.

Он не хотел спать. Он хотел Катарину Декстер. Он хотел ее пламенно и страстно, до физической боли. Он слишком хорошо понимал: этот огонь в паху означает, что его сердце затронуто по-настоящему. Он уже почти отчаялся добиться взаимности, когда они оказались в гроте, и она вдруг, вопреки самой себе, отозвалась на его ласки.