Это новый шик от Либби. Я смотрела на неё в полутьме. Моя сестричка такой ангелочек, когда спит. У неё длинные, завивающиеся реснички и пухленькие розовые губки. Я обняла её, а она перевернулась и положила свои маленькие ручки на меня. Оооох. Так мило. Я шепотом говорю ей:
— Спокойной ночи, моя младшая сестрёнка. Я тебя люблю.
А она мне сонным голосом отвечает:
— Спокойной ночи, Джинджер, я тебя тоже аблю.
Ооох. Хоть она меня любит.
Затем она прошептала:
— Джинджер, я накакала в свою пижаму.
О, да.
После срочной транспортировки своей обакаканой сестры, я наконец-то легла в свою кровать боли, одна. Не совсем одна, здесь ещё был акваланг и Сандра-Иисус.
Проснулась от жуткого сна.
Мне приснилось, будто я разговаривала с самим Иисусом. Иисус был зол, ведь ему не нравилось его платье, а его помада не подходит к цвету лица. А в руках он держал апельсин.
Интересно, если это послание от моего подсознания, то мне стоит быть более религиозной?
Отец орет:
— Джорджия, вставай. СЕЙЧАС! У тебя есть пять минут, чтобы притащить сюда свою задницу.
Он такой грубый. И как он смеет пренебрежительно обращаться к моей попе?
Моя восхитительная маленькая сестрёнка ворвалась в мою комнату, чтобы забрать Сандру. Она была одета в прозрачный пластиковый плащ и малюсенькие-малюсенькие штанишки, которые, должно быть, одевала, когда была совсем малюткой. Или стащила эти малюсенькие штанишки у какого-то бедного неудачливого ребёнка в детском саду. Мне стоит сказать Мутти, чтобы напомнила матерям, что они не должны оставлять без внимания детей, начинающих ходить, когда рядом Либби. Она шла очень медленно потому, что маленькие штанишки заставляли её делать маленькие шажки, залезла ко мне в кровать, схватилась Иисуса и начала меня обнимать.
Я ей говорю:
— Я сейчас иду в школу, Бибс.
А она мне с вызовом:
— Давай поваляемся в кровати.
Мы всё же пообнимались, и я поцеловала её в макушку. Это нормально, когда ешь рисовые хлопья с головы своей младшей сестры?
Примчалась моя мать в костюме, предназначенном для малолетней проститутки.
— Джорджия, ВСТАВАЙ! Уже десять минут девятого, ты опоздаешь.
— Опоздаю куда? Шесть часов унижения в шконцлагере, подвергаясь пыткам юным Гитлером, а затем двенадцать часов скукотищи и голодания дома.
Но мама даже не слушала, она сказала:
— Не будь такой неразумной. Ты настоящая королева драмы.
Интересно, у всех ли такая жизнь?
Хочу, чтоб была пятница, и я могла со всем разобраться. Вот подходит Масимо и говорит: «Джорджия, мне так жаль, но я не могу быть твоим единственным. Как это будет по-английски? Ах, я да… такой долговязый, и такой неудачник. Неудачник, неудачник, неудачник вдвойне, щелк-щелк, дать фото?»
Тогда я бы могла снова стать такой, как обычно, скучной и депрессивной.
Я успела схватить кусок хлеба, чтобы не помереть голодной смертью. Ангус лежал в своей корзине и что-то жевал. Он питается лучше меня.
По пути к входной двери слышала маму, кричащую, как тревожная сирена.
— Боб, Боб, этот ужасный комок шерсти жрёт мои колготки, останови его немедленно! Замани его в ловушку в то кресло…
Затем я услышала, как что-то ломается, и последовала очередная порция криков и брань от отца. Мама и не планировала успокаиваться:
— Конечно же, у тебя не перелом ноги, Боб. В любом случае, не беспокойся об этом... вот чёрт, он уже в прачечной. О, Святые Угодники, да он собирается насрать на отутюженное бельё. Вот и всё, оно испорчено!!!
Джас с Томом зажимались у стены, когда я вплыла в холл. |