– Отвратительный? – Она подняла руку вверх, чтобы вынуть булавки из тюрбана. – Тебе не нравится мой тюрбан?

 – Я терпеть его не могу – твердо сказал он.

 Выглядя сбитой с толку, она сняла его.

 – Почему? Я думала, что ты найдешь это более подходящим, чем другой мой стиль, тот, о котором ты сказал, что он делает меня похожей на содержанку.

 Когда она шагнула вперед и распустила волосы, позволяя тяжелой массе этого упасть на ее плечи, как занавесу эбенового шелка, его пульс лихорадочно забился.

 – Так поэтому ты носила его? – Преодолев разделяющее их расстояние, он вырвал тюрбан из ее рук и отбросил его в сторону. – Еще один способ ткнуть меня носом в мои преступления?

 – Нет, я, правда, думала, что тебе нравился мой новый стиль в одежде.

 Когда он вспомнил кое–что из того, что она говорила ему раньше, его глаза сузились.

 – Так же как ты думала, что мне понравятся твои утонченные манеры и холодность?

 – Да. Или, что, по крайней мере, ты будешь восхищаться и уважать меня за них. Это – все, чего я хотела.

 Подняв руку к ее волосам, он намотал мягкую, как лепесток прядь на руку и поцеловал ее.

 – Так это не было наказанием.

 Она покачала головой, между ее сдвинутых бровей появилась крошечная морщинка.

 – Наказание, как предполагалось, было в том, что когда ты понял бы, что я стала виконтессой, которую ты хотел. Тогда я собиралась «ткнуть тебя носом» в факт, что ты отверг меня, потому что думал, что я недостаточно хороша.

 Низкий смешок сорвался с его губ. – Ну, ты, безусловно, показала мне. Только не так, как планировала. – Свободной рукой он накрыл ее щеку

 – Я скучал по тебе, Эбби.

 Она растеряно уставилась на него.

 – Я никогда никуда не исчезала.

 – Да, но ты стала другой. Я скучал по твоему поддразниванию и твоим застенчивым улыбкам. Я скучал по – как ты выразилась? – наивной американке с беспечной манерой разговаривать, которая ходила за мной хвостом, как томящийся от любви щенок. – Он пропустил пальцы через мерцающий шелк ее волос. – Я собираюсь прояснить это раз и навсегда – в тебе никогда не было ничего неправильного.

 – Спенсер… – начала она, скептически глядя на его лицо.

 – Это так. Я выражал недовольство твоими волосами и платьем перед балом только потому, что они заставили меня слишком сильно тебя хотеть. Я думал, что, если бы ты оделась как англичанка, я не проводил бы каждую минуту, желая затащить тебя в постель.

 Она приподняла бровь.

 – Это сработало?

 Посмеиваясь, он обхватил ее грудь через сорочку. – Разве, похоже, что это сработало? Нет, это только заставило меня хотеть, чтобы моя дикая американская роза вернулась. И чем больше ты становилась похожей на английский сорт, тем сильнее ты сводила меня с ума.

 – Но если ты думал, что со мной все в порядке, тогда почему…

 Он остановил ее вопрос поцелуем. Он знал, о чем она мечтала спросить, и знал, что должен ответить, но был достаточно эгоистичен, чтобы не хотеть испортить эту ночь. Лучше как следует заняться с ней любовью, чтобы, когда позже он расскажет ей все, возможно, для нее правда не будет иметь значения.

 Игнорируя его совесть, вопившую, что нечестно не рассказать ей все теперь, он забылся в теплом бархате ее рта, абсолютном удовольствии ее объятий.

 Когда он отстранился, ее глаза сверкали озорством.

 – Вы все еще в кальсонах, лорд Рейвенсвуд. А насколько я помню…

 Стремительно он отступил назад и разделся догола.