— Так это ж еще не доставленные адресатам почтовые отправления…
— Зачем же им марки?
— Мальчик, не имею права… Следующий?!
Посрамленный, красный как перец, я отошел от окошечка и стал разглядывать на купленных марках станции Московского метрополитена: его тогда только начинали строить.
Как-то мы прослышали в классе, что на почту поступили марки Спартакиады: все они в виде ромбов и такие красивые — глаз не отвести! На одной — футболист с ходу бьет по мячу, на другой — мчится лыжник, на третьей — теннисист…
Мы с Ленькой сбежали с последнего урока и помчались на почту.
У окошечка образовалась очередь человек в пятнадцать. Задние шумели и возмущались:
— Надо ж совесть знать, товарищ!.. Нельзя ж так, товарищ!..
Честно пристроившись в хвост очереди, мы прислушались.
— А вы, пожалуйста, не шумите! Я делом занят! — отвечал человек, стоявший у окошечка.
— Видим мы, какое дело! — раздавалось в очереди. — Как ребенок… Делать нечего. Какую очередь образовал!
— Дайте, пожалуйста, десять марок по копейке с капитаном Ворониным, десять трехкопеечных со Шмидтом… Так. А Леваневский у вас остался? Нет? Очень жаль, очень. Дайте тогда…
В этих словах, в этой просьбе было что-то такое знакомое, такое родное, что мы с Ленькой ошеломленно уставились на человека.
Он был в синем мешковатом костюме, из-под видавшей виды шляпы выбивались седые волосы. Еще минуты три стоял он у барьера, сунув голову в окошечко, и просил:
— Пожалуйста, осторожнее отрывайте, перфорацию не повредите. Эти вот марки я никак не могу взять: видите, как они оторваны — зубчиков не хватает. Замените, пожалуйста… Очень прошу.
— Да он нарочно! — кричал толстощекий гражданин в фуражке без звездочки. — Он издевается над нами!
Наконец человек в шляпе оторвался от окошечка, держа кончиками пальцев толстую пачку марок.
— Зачем ему так много? — шепотом спросил я у Леньки.
— Наверно, меняется… Для обмена берет.
— А что такое перфорация? Слыхал, он просил, чтоб не повредили ее?
Ленька пожал плечами.
Человек в шляпе стал аккуратно укладывать марки в красный кляссер — альбомчик с полосками прозрачной бумаги, под которые вставляются марки. Мне было странно смотреть на него, такого взрослого, старого и седого, собирающего, как и мы, марки. Значит, не только мы бегаем на почту, не только нас отгоняет от окошечка очередь…
Я подошел к нему:
— Дяденька, вы не успели купить Леваневского?
Он поднял на меня глаза.
— У тебя есть дублеты?
— Есть, — сказал я. — Хотите, принесу?
— Вот выручишь! — Он спрятал в карман кляссер. — Был в Кисловодске, проворонил… Ты где живешь?
Я сказал.
— А-а, да мы с тобой соседи. А я на улице Бакунина. Дом номер семь. Во дворе с тополями… Знаешь?
— Это где живет тетка с черным злым бульдогом?
— Вот-вот…
— А я в четвертом коммунальном. Когда можно зайти?
— Хоть сегодня.
— Придем! — И я тут же, с места в карьер, спросил: — А что такое перфорация?
— Собираешь марки и не знаешь? Непростительно. Так называются дырочки для отрывания марок.
После обеда мы с Ленькой привели себя в порядок, причесались, помыли руки и постучались в небольшой домик на улице Бакунина.
Открыл наш новый знакомый. На нем была потертая бархатная куртка и широченные пижамные штаны. |