Ленька был хороший, и не были мы жадинами, просто напал на нас глупый азарт.
Дня через три мы снова бегали с Ленькой на почту и уже, не заискивая, просили у девушки наклейки и марки, потому что узнали, что марки собирает такой человек, которого ждут в мединституте студенты и что их собирает даже сам Георг VI, король Великобритании, хотя к королям-то мы относились весьма иронически.
Авантюра
Я подсек. Что-то огромное, как золотое блюдо, блеснуло в глубине. Удилище согнулось. Я дернул. Удилище распрямилось, стало легким, а поплавок, всплывая и погружаясь, побежал от берега.
— Плыви! — крикнул Гаврик.
Я бросился в реку и погнался за поплавком. Впереди рябила и всплескивалась вода…
Где ж поплавок? Он исчез.
Я нырял, наугад шарил под водой в надежде ухватить леску — напрасно. Пиши пропало! Не видать мне великолепной лески с редким «глоточным» крючком и отличным гусиным пером!
Выйдя на берег, я стал отжимать волосы и выкручивать рубаху. Меня трясло от холода и от того, что такая рыбина ушла — верно, лещ фунта на два! И от того, что жаль было лески — это была отличная волосяная леска, и с ней так мне везло!
— Что ж дергал так? Легче надо… — сказал Гаврик.
— Знаю, — буркнул я. — Взяла б у тебя такая!..
Наверно, у меня был неважный вид, потому что Гаврик сказал:
— Не убивайся. Сегодня же сходим на базар.
Часа через два мы пошли на базар. В Гаврике крепко жила еще деревенская жилка, и он учил нас, городских мальчишек, многим полезным вещам: например, как добывать волос и плести лески.
Пройдя ряды с овощами и фруктами, мы добрались до коновязей, изгрызенных лошадьми. Привстав на цыпочки, Гаврик окинул одним взглядом всех лошадей и сказал:
— Есть три белых. К вороным и гнедым не подходи, и к серой не нужно.
Я не спрашивал почему: коричневый и черный волос для лески не годится.
— Наматывай на палец и дергай вниз, точно подсекаешь. Ну и в стороны зыркай, — продолжал свой инструктаж Гаврик.
Я понятливо кивал.
— Вот посмотри…
Он смело подошел к белой лошади без хозяев, запряженной в телегу, погладил желтоватый круп, провел рукой по хвосту, отделил тонкий пучок наиболее длинных белых волос, мгновенно огляделся, намотал пучок на два пальца, приподнял и стремительно дернул вниз. И, подмигнув, подошел ко мне.
— Видал?
— Ага. А лошадь не ударит копытом?
— А у тебя глаз нету? Иди. Только по сторонам смотри. И много не наматывай. Этот хвост неважный — ищи другой.
Я ни разу не рвал волосы у лошадей; было непривычно, страшновато и, признаться, жаль лошадь — ведь ей, наверно, очень больно. Все пришлось подавить в себе. Я огляделся. Возле одной белой лошади сидела бабка — не подойдешь. Я непрерывно озирался по сторонам. Сердце стучало в ребра.
Вот я увидел еще одну белую лошадь. Распряженная, она стояла по другую сторону коновязи и подбирала с земли клочки сена.
Я двинулся к ней. Гаврик догнал меня.
— Ты что, рехнулся? — громко зашипел он.
— А чего? Смотри, какой у нее хвост!
— Рви только у запряженных. Чтоб оглобли были. А то копытом может убить. Подковой. Понимаешь?
У меня похолодело в животе. Что-то не говорил он по дороге на базар такое. Кто хочет кончить свои дни от копыта? Втравил в авантюру…
Я растерянно посмотрел на него.
— Да ты не бойсь. Умеючи все можно. Я смогу и у этой вырвать. Хочешь, покажу?
— Не надо, не надо. Верю и так.
— Ну хорошо… И еще вот что: не крути так головой, незаметно оглядывайся. |