Без четверти четыре он был готов пригласить в кабинет последнюю пациентку. Он посмотрел, что написала Рита в направлении: «Сесилия Давидсен. Обнаружила шарик в груди, боится». Он раскрыл на экране компьютера ее карточку. Она уже три года была его пациенткой, но до этого приходила на прием только раз, да и то потому, что простудилась и ей нужен был больничный. Сорок шесть лет, стюардесса, двое уже взрослых детей и дочка восьми лет.

– Эта женщина зря к врачу не будет обращаться, – сказал он студентке. – Тем больше оснований осмотреть ее повнимательней.

Сесилия Давидсен была высокой и стройной, у нее была короткая стрижка с мелированием. Аксель сразу же вспомнил ее. Она сняла перчатки и, протянув руку, посмотрела на него с легкой улыбкой, будто извиняясь за то, что потревожила его без надобности. Но в глубине ее глаз таилась тревога.

Он задал ей все те вопросы, которые обычно задают в таких случаях, – о кормлении грудью и менструациях и о том, когда она заметила, что с грудью что‑то не так.

– Ну что ж, давайте посмотрим.

Она расстегнула блузку. Он не стал спрашивать, в каком месте она обнаружила уплотнение, чтобы нащупать его самому. Шарик располагался с правой стороны, прямо под соском. Размером он был с миндалину, неровный и малоподвижный.

– Вы разрешите, студентка вас пальпирует?

У Сесилии Давидсен выступил пот под мышкой, хотя в кабинете было не жарко.

– Девять из десяти уплотнений в груди оказываются доброкачественными, – подчеркнул Аксель, пока студентка ощупывала Давидсен. Сразу было видно, что делает она это не впервые, пальцы двигались уверенно и систематично. – Разумеется, мы сделаем все, что нужно.

– Маммографию?

– Как можно скорее. С подобными вещами нужно расправляться сразу же.

Когда пациентка ушла, он повернулся к студентке:

– Ну что, есть здесь повод для беспокойства?

Она на минутку задумалась, покачала головой:

– По вашему виду этого не скажешь, но уплотнение‑то там довольно крупного размера.

– Как врачи, мы всегда должны предполагать худшее, – наставительно изрек Аксель. – Но высказывать это худшее совершенно необязательно. До тех пор, пока не будешь знать наверняка.

Он провел рукой по скуле.

– Мне ее шарик не понравился, – уверенно заявила Мириам. – И под мышкой у нее три лимфоузла увеличены.

Он быстро застучал по клавишам, распечатал направление.

– Уйдет с сегодняшней почтой. И я сам позвоню в больницу. Надо, чтобы они приняли ее до конца недели, постараюсь этого добиться. – Он посмотрел на часы. – Мне нужно успеть на паром, который отходит в половине пятого. Завтра можете побеседовать с парочкой пациентов в мое отсутствие.

Обычно он не торопился с этим до второй недели практики, но эта студентка – Мириам, так ее зовут, кажется? – производила впечатление человека, который уже готов к самостоятельному выполнению таких поручений. Он редко ошибался в этом отношении.

– Я на машине, – сказала она. – Если хотите, я вас отвезу в гавань.

Он изумленно посмотрел на нее:

– Это очень любезно. Вы, похоже, знаете, куда мне надо.

Она опустила глаза:

– Вы же сказали: на паром… Тогда вы, значит, на Несоддене живете или рядом где‑то.

Она вела машину так же спокойно, как и говорила, тронулась с места без единого рывка. Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Вроде бы она и не ждала от него ничего. Будто не ощущала никакого неудобства оттого, что он был не в состоянии поддерживать разговор.

– Вы такой усталый.

Только сейчас он обратил внимание на то, что его ухо улавливало весь день, – она говорит с легким акцентом, кажется восточноевропейским.