|
Пер Улав был в этом отношении непривередлив. Собирались рыбу готовить? Так это же она и решила. «Сегодня на обед будет рыба», – объявила она, когда Пер Улав еще стоял в дверях, а ребята уже выскочили на улицу. «Ну и чудненько», – ответил он. Рыба – это было чудненько для Пера Улава. Это она рыбу терпеть не может. Запах рыбы! Особенно противно ее готовить. Перерезать склизкую кожу, и серо‑белую массу с тоненькими кровяными прожилочками, и хребет, из которого вытекала коричневатая жижа. Попросить бы почистить ее. Но рыбного прилавка нет в дешевом универсаме «Рема». Она прошла мимо холодильника с мороженой рыбой. Стоит ей обернуться, и там окажется мужик в серой куртке – дожидается ее небось, скручивает папироску с дешевым табаком и собирается завязать пустой разговор. Она скорее рванула вперед, к кассам. Нужно взять хлеба. В морозилке ничего не осталось. Хлеб был в самом начале списка – большими буквами и с восклицательным знаком. Купить столько, чтобы хватило на ужин и утром для бутербродов детям и мужу. Сегодня ей пришлось дать им с собой хрустящих хлебцев. А они размокают, пока лежат рядом с сыром и колбасой, и ребята не хотят их есть, возвращаются домой голодными. И на продленке все будут шептаться и сплетничать: мол, она не дает детям с собой в школу достаточно еды. Она ухватила по пути кошачьего корма, два больших пакета. Набила тележку доверху. Кошек они не держали.
В кассе перед ней стояло четверо. Другие кассы были закрыты. Она завернула за ближайший стеллаж, притормозила тележку перед полкой со сладостями. Здесь пахло шоколадом. Жевательные конфеты и леденцы, сладкая смесь. Проскакивая мимо кассы, в которой сейчас не было кассира, на выход, она смотрела в другую сторону. Мимо проносились стены туннеля. Отражение в окнах терялось в мрачной тени. Она не видела глаз, но чувствовала, что смотрят они злобно. Обернулась и быстро окинула вагон взглядом. Почти пустой, только двое школьников‑прогульщиков и женщина в косынке, с детской коляской, наверняка из курдов: одна из мамочек в ее детском саду носила как раз такую же косынку, и она была курдка. Сольвейг Лундвалл прочитала текст на рекламном плакате возле дверей: «Если оглянешься, то увидишь, что у тебя впереди». Дальше читать ей не захотелось. В кармане у нее была упаковка пастилок. Там же оказался листок бумаги – список того, что надо было купить. «Хлеб» большими буквами и с восклицательным знаком. Читая это, она не в состоянии была усидеть спокойно, выпустила листок из рук, словно обожгла пальцы, вскочила с места и бросилась в другой конец вагона, села спиной к пассажирам. На сиденье лежала газета. «Рынок недвижимости зашкаливает». Она перелистнула страницу. «Застрелен средь бела дня». Да, день ведь действительно белый. Имеющий глаза да увидит. «Погибла в автомобильной аварии». Она всмотрелась в фото девушки. У той были длинные светлые волосы, большие глаза и легкая улыбка на устах. В ней было блаженство. – Чего хочешь ты от меня, ангел мой? – пробормотала Сольвейг. На следующей странице она прочитала: «Не требуется ли тебе помощь?» Она повернулась к злобному лицу в стекле: – Да, Сольвейг, сейчас тебе требуется помощь. И, сказав это, она ощутила покой, даже рассмеялась – так стало хорошо на душе. Потекли слезы, она почувствовала соленый вкус в уголках рта, но это она не плакала – она чувствовала, как покой разливается в ее груди. – Слава Тебе, Господи! – прошептала она. – Благодарю Тебя, Господь, за то, что Ты видишь меня, хоть я и блуждаю во тьме. Она сошла на остановке «Стортинг». Куртку забыла на сиденье. Ей не было холодно, она ощущала свою легкость. Стояла на эскалаторе, возносившем ее к свету. Небо было белое и сияющее, и, стоя там, она предвкушала, как эскалатор умчит ее еще выше мостовой, поднимет над крышами домов. |
