– Это Плотерюд звонила. Насчет частиц кожи, обнаруженных под ногтями Эльвестранн. Подтвердились предположения о профиле ДНК. Эти частицы оставлены человеком, среди ближайших родственников которого может быть кто‑нибудь, страдающий синдромом Дауна. Ты знаешь, что это такое? Умственно отсталый. Но это нам мало чем может помочь. Эта дамочка могла поцарапать любого мужика в этом городе. Но Плотерюд еще кое‑что сказала, и вот к этому нам нужно попристальнее приглядеться.

Нина не решалась своими вопросами отвлекать его от управления машиной, но Викен и сам продолжил:

– Они нашли в волосах Эльвестранн следы слюны и проанализировали ее.

– И что, там другой профиль оказался? – осторожно поинтересовалась Нина.

Вдоль по Лёкке‑вейен инспектор еще наддал газу.

– Вот уж точно, другой так другой. Это не человеческая слюна!

Нина обеими руками вцепилась в сиденье. Ей казалось, будто у нее в руках целая охапка нитей, которые совершенно перепутались.

– А медвежья, к чертовой матери. Самца медведя, – буркнул Викен себе под нос.

65

Аксель проснулся от неприятного запаха. Воняло протухшим мясом. Он заворочался с боку на бок. Этот запах был предостережением ему. Он осторожно открыл глаза и ничего не увидел. «Может, я ослеп?» – пронеслась мысль. Он попробовал поднять руку и почувствовал острую боль возле плеча, будто его нажалили осы. Пошевелить руками не удавалось – они были плотно прижаты одна к другой, скованы за спиной. Аксель медленно повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую. Глаза привыкли к темноте, и он разглядел полоску света, наискось пробивающуюся откуда‑то сверху.

– Я могу видеть, – пробормотал он и попытался сесть.

Голову пронзила резкая боль, он снова потерял сознание и упал на спину.

«Что там произошло, Аксель?»

Голос отца бесстрастен, в нем нет и следа гнева. От этого еще страшнее, чем если бы тот рассердился.

«Я не знаю».

Он смотрит вниз, но замечает, что отец медленно покачивает головой: «Ты думаешь, я идиот, Аксель?»

«Нет, отец».

«Ты там был. Кроме вас двоих, там никого больше не было. Я прошу тебя рассказать, что произошло».

Аксель не сводит глаз с туфель отца. В свете, падающем из окна гостиной, они отливают краснокоричневым. У него с Бреде договор. Если он нарушит его, некому больше будет защитить брата.

«Спроси у Бреде», – удается ему выговорить.

«Разумеется, я спросил Бреде. Он утверждает, что это был не он, но отказывается сказать что‑ни‑будь еще. Бреде вечно отказывается делать что‑нибудь, тебе это известно. Он из тех, кто не желает отвечать за свои поступки. Ему не раз предоставлялась возможность признаться, но он сразу приходит в бешенство. – Отец тяжело вздыхает. – Я знаю, что ты и Бреде никогда не ябедничаете друг на друга. И это хорошо».

Его интонация становится дружеской, но от этого только хуже. Когда в его голосе такое дружелюбие, то весь мир твой. Когда это дружелюбие уходит из его голоса, ты теряешь все.

«Но для данного случая придется тебе сделать исключение. Убить собаку – такое же зло, как убить человека. Вот почему я задам тебе этот вопрос, Аксель. И я задам его только один раз. Это сделал Бреде?»

«Да, отец».

Аксель сидел, опираясь спиной на что‑то жесткое и округлое, как труба. Тело задеревенело, – видимо, в этой позе ему пришлось просидеть много долгих часов. Руки скованы наручниками, чувствовал он. Аксель попытался понять, что же с ним случилось: «Меня сбили с ног. Он был здесь. Он поджидал меня в домике. Полиция не приезжала. Подвал… Меня держат в том самом подвале».