Эти идиотские названия всегда заставляли меня недоумевать – неужели агентство продает нашу недвижимость на Марс? Или впаривает местным лопухам марсианские каналы по дешевке? А также почему адвокаты взяли себе в качестве имени последнюю букву алфавита? Нет ли тут намека, что к ним стоит обращаться только в самом последнем случае?
Когда я поделился своими соображениями с Максом, он надулся и сказал, что я дурак с незаконченным высшим образованием и что для людей важно, чтобы название было коротким и эффектным. Я спросил, какой эффект производит обычно слово «Статус», но тут Макс окончательно разволновался и послал меня за сигаретами.
За железной дверью начинался коридор, разветвлявшийся в трех направлениях. Совсем как в сказке: направо пойдешь – квартиру потеряешь, налево – разоришься на судебных издержках... Я пошел прямо, массируя на ходу онемелую шею.
В нашем офисе было пусто. На диванчике дремал Генрих, юрист, с переменным успехом вытаскивавший Макса из передряг, в которые «Статус» регулярно попадал с самого момента своего основания. Генрих представлял собой почти идеальный тип адвоката: пожилой, благообразный, всегда в аккуратном костюмчике. При этом худощавый, без видимых признаков материального благополучия – без перстней, со старым портфелем из искусственной кожи. Генрих в отличие от многих своих коллег не раздражал ни судей, ни людей из прокуратуры. Он умело создавал впечатление, что едва перебивается копеечными гонорарами, а его вечно грустные глаза будто говорили: «Нет правды на земле». Однако в свободное от судебных заседаний время ничто не мешало Генриху сидеть в ресторанах и целовать ручки юным дамам. Возможно, дело заходило и дальше целования рук, но свидетелем этому мне бывать не приходилось.
Я тронул Генриха за плечо, и тот немедленно открыл глаза.
– Добрый день, Константин, – сказал он.
– Это очень спорное утверждение, – заметил я, держась за шею. Генрих поморгал, присмотрелся ко мне повнимательнее и согласился:
– Действительно. Вы выглядите так, словно вам сначала оторвали голову, а потом снова пришили. Но пришили криво.
– Знаю. Макс у себя?
– Максим Степанович сейчас работает с клиентом, – сообщил Генрих.
– Мне надо с ним поговорить.
– Константин, я надеюсь, что моя помощь вам еще не нужна? Или уже не нужна? Я знаю, что вы приходите говорить с Максимом Степановичем только тогда, когда...
– Я сначала с ним поговорю, – перебил я Генриха. – А уж он решит, еще или уже...
Генрих проскрипел мне в спину что‑то пессимистическое, но я уже толкнул дверь кабинета. Макс сидел напротив двери, а клиент к ней спиной, поэтому клиент не понял, с чего вдруг так меняется в лице хозяин кабинета. Но Макс быстро взял себя в руки.
– Привет, – сказал он мне. – Знакомься, это Василий. Я его консультирую по вопросам безопасности жилья...
Василий повернул ко мне угрюмое лицо, украшенное на подбородке темной растительностью. Мы пожали друг другу руки.
– А это Константин, – продолжал исполнять представительские обязанности Макс. – Один из наших лучших и опытнейших сотрудников.
«Почему‑то в разговорах один на один ты оцениваешь меня иначе», – подумал я, садясь в кресло справа от Макса.
– Вот, – кашлянул Макс, посмотрев сначала на меня, потом на Василия. – Значит, продолжим...
– А железную дверь надо ставить? – спросил Василий. Я увидел, что на коленях он держит ежедневник и записывает туда все сказанное Максом.
– Железную дверь? – переспросил Макс. – Можно. А еще лучше поставить ее вашему соседу.
– Не понял, – оторвался от своих стенографических записей Василий. |