Но это не важно. В конце концов мы же поговорили, верно?
– Ага, только вчера вечером. И то ты ничего не рассказал.
– Было уже поздно.
– Ага.
– И не о чем особенно было рассказывать.
– Не о чем рассказывать? Только о том, как ты забрался в квартиру к Абелю, а когда пришел домой, какая-то парикмахерша наставила на тебя пушку и обвинила в том, что ты подвел ее брата под статью об убийстве?!
– Она не совсем то сказала.
– Плевать я хотела, совсем то или не совсем!
– Ты обиделась...
– Да, и что?
– А если я попрошу прощения?
– Проси, а там посмотрим.
– Хорошо, – сказал я, – прости меня, Каролин. Мы работаем на пару, и я вовсе не думал что-либо скрывать от тебя. Но дела так повернулись, что я малость растерялся. Я не был уверен, что сумею пробраться в квартиру к Абелю, и просто пошел наудачу, ну и пошуровал там один. Думал, ты не будешь против. Мне жаль, что так получилось.
Каролин помолчала.
– Перестань, Уби, – сказала она русскому голубому, который начал царапать край дивана. Арчи у меня на коленях заурчал, выражая свое моральное превосходство.
– Не-а, – сказала Каролин, – не действует.
– Ты имеешь в виду мое извинение?
– Ага. Совершенно не подействовало. Обида слишком глубока. Хорошо, постараюсь ее забыть. Кто убил Ванду?
– Я не уверен...
– А Абеля?
– Тоже не уверен.
– Ладно...
Зазвонил телефон. Я отодвинул кота в сторону и взял трубку. Это был мистер Арнотт из Стилуотера, Оклахома. Он даже не перевел на меня плату за междугородный звонок. Понятно, человек, заплативший 130 тысяч за пятак, может позволить себе не беспокоиться о счетах от телефонной компании.
– Этот мужик не желает, чтобы знали его имя. То ли грабителей боится, то ли налогового инспектора – не знаю. Монету продавать не собирается. Она у него.
– Черт с ним, – сказал я. – Куплю-ка я, пожалуй, картину.
– Чтобы было что на стенку повесить?
– Точно.
– Я так и знал, что вы не писака. Ни секундочки не сомневался.
Я пересказал разговор Каролин.
– Монета, которая была у Арнотта, все еще у его таинственного покупателя. Но все равно она часто переходила из рук в руки. Так что вряд ли это тот никель, который переехал с Восемнадцатой улицы на Риверсайд-драйв.
Каролин сдвинула брови, задумалась:
– Всего имеется пять таких никелей – так?
– Так.
– Одна монета в Вашингтоне, одна в Бостоне, одна в Цинциннати и одна в Филадельфии – так?
– Так.
– И одна, которую твой приятель из Оклахомы продал неизвестной нам личности. Выходит, эта личность – Колкэннон. Только это не может быть Колкэннон, потому что проданный Арноттом никель был в хождении, а у Колкэннона он абсолютно новенький.
– Верно.
– Значит, имеется пять никелей плюс Колкэннона.
– Верно.
– И этого никеля нет ни у Колкэннона, ни у Абеля, и мы не знаем, где он.
– Верно.
– Вот и получается, что мы с тобой выкрали ненастоящий никель.
– Все возможно.
– Но ты так не думаешь?
– Нет. Я уверен, что он настоящий.
– Значит, на самом деле этих никелей – шесть?
– Нет, только пять.
Каролин умолкла, задумавшись, потом всплеснула руками:
– Господи, Берни, может быть, ты перестанешь говорить загадками? У меня и так голова раскалывается, кроме той части, которой я думаю. |