— Будем его пытать? — с сомнением в голосе поглядел на меня лейтенант, не знавший о наличии у меня новой склянки. — Но он же невменяем! Или притворяется?

— Кой-кой-кой? — мне показалось, или в голосе Атоса тоже проскочили вопросительные интонации.

— Попробуем обойтись без пыток, — я достал склянку и слегка взболтал ее. Осадок, поднявшийся со дна посудины, сделал цвет жидкости бардово-красным.

Лейтенант шагнул назад, широко распахнув глаза. Зелья моей личной ведьмы — это было второе, чего он боялся в жизни. Стать подобным д’Атосу было еще хуже, чем оказаться в Бастилии.

— Подержите-ка его, шевалье!

Процедура была знакома всем присутствующим. Гасконец крепко схватил вяло сопротивляющегося Армана за руки, я разжал ему зубы кинжалом и влил новую дозу. Вот так делаешь из былого товарища законченного наркомана собственными руками!

— Отпускайте!

Д’Артаньян охотно выполнил приказ и отступил обратно к двери, настороженно поглядывая на Атоса. Я, признаться, и сам не знал, чего ожидать от зелья в этот раз. Уж очень эффекты снадобий Лулу были непредсказуемыми.

Испанский граф замер посреди камеры. Зрачки его глаз закатились, с уголка губ стекала струйкой слюна, кулаки сжимались и разжимались, все мышцы напряглись, вздулись вены на лбу и шее, лицо побагровело.

Ба! Да его сейчас удар хватит!

Я подскочил к столу, схватил графин с водой и плеснул его содержимое прямо в лицо Атосу. Это подействовало. Лицо Армана постепенно стало приобретать нормальный цвет, а глаза обрели осмысленное выражение.

Еще через полминуты он прохрипел:

— Кой…кой… тьфу! Где я? Что произошло, барон? Последнее, что я помню, это нашу схватку в лесу…

— Вы в Бастилии, обвиняетесь в государственной измене, и будете, скорее всего, казнены путем отсечения головы мечом. Если же предварительно вас лишат дворянского титула, то просто повесят на потеху парижской публике, — обрадовал я его свежими новостями.

Судя по гордо поднятой голове Атоса, он ни в чем не раскаивался. Да и в этот раз зелье действовало иначе, чем в прошлый. Атос не стремился говорить со мной, а предпочитал играть в молчанку. Впрочем, я решил дать ему последний шанс.

— Граф, у меня небольшие трудности — я никак не могу отыскать господина Рошфора. Он бегает от меня, словно лис от своры псов. А он мне нужен… очень нужен. Он и маркиз де Сен-Мар. Тот мне нужен еще больше! Помогите мне их выманить, и вы искупите этим поступком свою вину.

Лицо Атоса странно перекосилось, словно с ним случился внезапный приступ. Один краешек его губы пополз вниз, плечи чуть сгорбились. Я начал опасаться худшего.

И когда он заговорил, его голос стал иным — скрипучим, еле слышным, безжизненным.

— Я ни в чем не виноват перед своей совестью, барон. Не вам меня прощать… сколько времени прошло с того дня нашей последней встречи?

— Пара суток, — ответил я, удивившись этому вопросу.

— Тогда вы уже проиграли, барон. Она должна приехать в Париж, и это начало вашего конца!

— Кто она? — не поняли ни я, ни д’Артаньян.

— Та, кто рождена, чтобы править… — голос Армана становился все тише.

— Он говорит о королеве-матери! — догадался гасконец.

Если Медичи в Париже — это плохо. Она может собрать Совет раньше срока, а Сен-Мар все еще не в наших руках. Без его показаний Анне не победить.