Комендант тюрьмы, почтенный мэтр Бомарже, купивший патент на это место за огромные деньги, встретил нас лично. Был он низковат, полноват и трусоват, но наше право находиться в стенах Бастилии не оспаривал, как и право на разговор с преступниками… в любом виде, хоть мирно, а хоть и на дыбе.

— Как там дела у леди Карлайл? — спросил я без особого интереса. Миледи пытать я не собирался, а по собственной воле из нее ничего не вытащить.

— Я определил ее в лучшую комнату, — словно хозяин дорогого отеля улыбнулся Бомарже, — кормят госпожу отменно. Вот только она очень… как бы это сказать помягче…

— Ругается?

— Не то слово! Богохульствует! Грозится карами! Обещает лично отрезать мне… хм… мужское достоинство и прибить его к воротам! Представляете, ваша милость?

Я даже рассмеялся. Люси была в своем репертуаре.

— На вашем месте, мэтр, я бы всерьез отнесся к ее угрозам. Леди — женщина с крепким характером и прекрасной памятью.

Бомарже погрустнел, взгляд его затуманился.

— Но! — продолжил я, для наглядности подняв указательный палец к небу. — Я не допущу, чтобы она причинила вред вам или кому-либо иному. Поверьте мне, она вряд ли выйдет из этих крепких стен!

Стены самой крепости выглядели весьма мощно, как и двор, окруженный высокой стеной, как и охрана, состоявшая из опытных солдат, которыми командовали несколько сержантов. Бомарже же, как комендант, отвечал скорее за то, чтобы его подопечные не умерли от голода, холода или прочих неприятных вещей раньше положенного королем и судом срока. А если некоторые сходили с ума, что же, на все воля божья, тут ничего не попишешь.

После моих слов мэтр слегка повеселел и лично проводил нас полутемными, сырыми коридорами к нужной камере. Д’Артаньяну тут не нравилось, взгляд его был мрачен, кулаки сжаты. Он постоянно дергал плечами, сам того не замечая. Думаю, бравый гасконец физически не переносил даже мысли о том, чтобы оказаться в подобном месте. Он слишком любил свободу, и сама идея, быть заточенным в глухой каменной коробке бросала в дрожь его быстрый разум. Наверное, тюрьма — единственное, чего мог бояться лейтенант. К прочим вещам, включая собственную смерть, он относился флегматично.

Помимо Бомарже с нами шел тюремщик, позвякивая крупной связкой с ключами. Он-то и отпер дверь одной из камер, ничем не примечательной на вид.

— Я подожду вас снаружи, ваша милость! — сказал комендант, и мы с д’Артаньяном вошли в камеру, дверь за нами с глухим стуком захлопнулась, я услышал, как ключ повернулся в скважине. Гасконца вновь передернуло.

Камера не выглядела тюрьмой в самом неприглядном свете этого слова, хотя, несомненно, ей являлась. На полу лежал толстый ковер, в углу стояла кровать, в другом — стол с письменными принадлежностями и графином с водой, небольшое зарешеченное оконце давало достаточно света, чтобы писать.

Вот только постоялец сей гостиницы хотел совсем иного.

— Кой-кой-кой! — приветствовал нас Атос, склонив голову чуть набок.

Он сидел на корточках посреди комнаты и смотрел на нас. Мне стало не по себе. В конце концов, именно я довел этого человека до подобного состояния.