|
Странными были и однобоко кипящая вода с мелькающей картошкой, и отсутствие дыма, без которого огонь казался каким-то сухим и безжалостным, и болезненно-белесое пятно на котелке, куда било пламя, — я даже ощутил страдания котелка от непривычного обращения с ним, — и с полдесятка окуней, торчавших головами вверх из снега вокруг при ямка и готовых, чудилось, самостоятельно сигануть кипяток по чьей-то команде, и главное, что поразил меня, это малость, крохотность всей этой кухни и ее чистота, тогда как приготовление еды требует многого и оставляет много мусора. А рыбаки преспокойнехонько сидели себе в шубах чуть в сторонке и подергивали над лунками свои коротенькие удочки... Я пожалел, что не вспомнил об этом пораньше, а сейчас возвращаться к своим зимним переживаниям было уже поздно. Но мне все сильнее, словно я разгорался вместе с костром, хотелось заговорить с Олегом, и вот когда первый огненный язык лизнул ведро, я вдруг выпалил :
— А мы вас в первый день за жуликов приняли! — За жуликов?—переспросил он, усмехнувшись.— За кого только нас не принимают! И правильно! Вон Берту-у-мольберта не приняли, небось, за жулика, потому что он — уже художник. А когда сам не знаешь, кто ты, другие — тем более! Олег умолк и затянулся. — А курить вредно, — заметил я. — Жить вообще вредно. — Как это? — А так. Можно умереть. — Хм, — хмыкнул я, ничего не поняв, и тема на этом бы исчерпалась, потому что я не собирался всерьез говорить о куреве, но тут мне припомнилось вчерашнее. — Олег, ты не думай, мы ведь — ни-ни Давлету, что вы курите! — А я и не думаю. — Чего ж ты тогда сердился на нас? — На вас? Ни капельки. Если сердился, то не на вас. Да я и не сердился, а думал, — проговорил он, отодвигаясь от жара и прислоняясь спиной к бревну. — Я и сейчас думаю. У меня свои проблемы. Например, уйти из лагеря или нет? — Как это? — опять не понял я. — А вот так. Мы ведь с тобой, Сема, в одинаковом положении — оба не юнги, хоть и оба в тельняшках. Да, да, не удивляйся! Ты не юнга, потому что хочешь, но не можешь, а я — потому что могу, но не хочу. Я же сюда на время зарулил — помочь, присмотреться. Помог, присмотрелся. В целом нравится. Но вот вчера Давлет сказал, что, к сожалению, здесь нынче будет много мелкоты, пацанья. Посолидней вас, конечно, но все равно — возня будет, а не служба. В общем-то я ничего не имею против вашего брата, — Олег тряхнул мое плечо, — у меня самого дома две таких сестренки, как вы! Но последнее вольное лето хочется провести без возни, понимаешь?.. Вот я и думаю: не драпануть ли, как ты от зверя? — Нет, Олег, оставайся! — протянул я. — Хочешь? — Хочу! — Хм! А вот Рэкс не хочет! — Ну и пусть уматывает! — Э, нет, брат! Между друзей так не делается! — Какие же вы друзья! — воскликнул я. — Рэкс вон Сирдару булки не дал, когда мы плыли голодные на плоту! Ты вчера Рэкса на костер посадил! А завтра Сирдар тебе свинью какую-нибудь подложит! — высказал я мысль, уже не раз приходившую мне на ум. С прищуром посмотрев на меня сквозь медленно выпускаемый изо рта вверх дым и мельком покосившись на балкон хозкорпуса, Ухарь тихо и как-то неохотно произнес: — Ну, уж раз ты это заметил и понял, то признаюсь, что дружба наша того, конечно, с душком! А что делать? Другой у меня просто нету, не получилось! — Не дружить совсем! — Нельзя! Совсем одному плохо. А тут какой ни на есть, а друг. Рэкс умный парень. Он, кстати, учится лучше, чем я. Но какой-то черт сидит в нем непонятный! А Митька — это так, сбоку-припеку! И вообще, Сема, все тут сложно. |
