— Как это?

— А вот так!

— Дважды два всегда четыре!

— Но не в человеческих отношениях!.. Ты вот, например, дружишь с Бабой-Ягой, да?

— Да!

— И что у вас, все в порядке?

— Все!

— Ой ли? — усомнился Олег.

— Конечно, все!

— А хочешь, я укажу на трещину между вами, а? Со стороны ее видно невооруженным глазом!.. Хотя чур — молчу! Если подумаешь — сам найдешь. Маленькую — да найдешь! — заверил Олег и, увидев, что я сразу нахмурился, добавил: — Правда, маленькая — еще не опасно! Сквозь маленькую трещину большая дружба не вытечет! Но надо следить, чтобы она не расширялась.

Уставившись в костер, я задумался. Я захотел тут же обнаружить между собой и Димкой эти самые трещинки, но как пламя металось и дергалось, образуя летучие темноватые прорехи, так и в нашей с Димкой дружбе все было живым и подвижным, а если и мелькало, что-то темноватое, то почти неуловимо.

— Мяу! — раздалось вдруг.

И возле меня оказалась Шкилдесса. Вздыбив хвост л выгнув спину, она ныряющим движением торкнулась мордочкой о мою ногу, с прижимом прошлась всем телом, повернулась, чтобы повторить ласку, но вдруг замерла, запринюхивалась, засуетилась и замяукала, не зная, куда и на кого смотреть.

— Рыбу учуяла! — сказал я.

— Что ж, угостим! — Пустив последний дым под ноги, Ухарь бросил окурок в огонь, встал и заглянул в ведро. — Кипит!.. Ну, кыса, иди сюда! — Он отрезал хвостовую часть окуня, дал кошке нюхнуть, растравливая ее, и поднял угощение, но не успел поднять до куда хотел — Шкилдесса молниеносно взвилась, ударом лапы выбила хвост из его руки, цапнула и с урчанием скрылась за бревном. — Чистая работа!.. Ну, спускаем! — сказал Ухарь, беря кукан. — Раз кошка встала, значит, и наши вот-вот проснутся. Надо, чтобы уха ждала их, а не они уху — вот тогда будет настоящий сюрприз!

— Давай! — обрадовался я, уже чувствуя голод.— Только ты не уходи из лагеря, ладно?

— Хм! — ответил Олег.

12

Флагшток нужно было поставить к двенадцати часам, к моменту прибытия теплохода с юнгами. Прикинув, что времени хватит, мы без особой спешки, разминая еще от вчерашнего понывавшие кости, взялись за дело: Рэкс, Димка и я отправились в лес с топорами, а Ухарь принялся копать яму в конце плаца, перед палатками. Охромевшего Сирдара оставили мыть посуду и прибираться в каюте. Папа ушел доколачивать мостики.

Перебрав с десяток сосенок, мы наткнулись, наконец, на тоненькую, прямую, высотой метров шесть-семь, свалили ее и старательно ошкурили. Рэкс покрикивал на нас, но по делу, а не нагло-задиристо, как обычно, — или опасался своего одиночества, или понял, что мы не из податливых. Вроде и недолго возились с лесиной, но на плац принесли ее уже в двенадцатом часу. Заглубившись по пояс, в клетчатых плавках, весь потный и чумазый, Ухарь ругнул нас за проволочку, вылез, опрокинул на себя приготовленное для этого ведро воды и велел Рэксу доуглубить яму еще штыка на полтора.

В лесу было прохладно, но ели комары, а тут комаров было меньше, но стояла такая духотища, что мы сразу скинули робы, сбегали к заливу с ведрами и раза по два окатили друг друга. А Ухарь тем временем привязал к вершине сосенки вымпел — узенький длинный флажок с синей полоской внизу.

Рэкс с ленивой гримасой сполз в яму, а мы, отдыхая и загорая, расселись вокруг на разбросанном суглинке, словно зрители. Но едва землекоп ударил лопатой плотный грунт, в тесноте чуть не заехав себе по ноге и поэтому ойкнув, как из кустов, от моря, выбрался запыхавшийся и взмыленный Алька.