— Марья Игнатьевна, вы забыли, где и в какое время вы живете. Оглянитесь!

— С утра до вечера только и делаю, что оглядываюсь, а вот ты... Слушай-ка, праведник, знаешь ты сам, как живешь: по правде или кривде?

Все. Хватит! Терпел сколько мог, не могу больше.

Отвернулся я от злобствующей тетеньки и быстро зашагал прочь. И «до свидания» она не заслуживает.

Глава девятая

На горячих путях появился еще один наблюдатель. Притулился к бетонной колонне, в тени козырька литейного двора, и таращится на меня. Одна нога почему-то поджата, как у цапли, торчащей на зеленой кочке посреди болота.

Кто такой? Какого роду-племени? Скорее всего монтажник, мастер по железу — штаны его кое-где заляпаны суриком. Верхолазы вот так же лихо, на одной ноге, красуются на вершине трубы или на самой крайней точке небоскребной домны. Людей пугают и себя возносят.

Он меня бесцеремонно разглядывает, а я — его. Чересчур высок он, чересчур широк в груди и в плечах. Голова лобастая, сивая, как у матерого волка. Глаза зоркие, охотничьи. Лицо крупное, грубо прокаленное загаром и молодым плиточным румянцем.

Я стою под желобом, жду чугун. А он чего здесь околачивается? Похоже, только моей личностью интересуется. Давай, дядя, спрашивай, допытывайся!

Стоит, зыркает в мою сторону и не собирается рта раскрывать. Неразговорчивый мужик. Потеребить его, расшевелить, что ли?

— Смотри, земляк, как бы колонну не свалил! — говорю я.

Не пожелал откликнуться.

Теперь в самый раз отвернуться и забыть незнакомца, а я плюю на собственное достоинство и во все глаза смотрю на него, жду чего-то. Взбаламутил мою душу сивоголовый. Чем именно, и сам не пойму.

Поднатужился горлом, крикнул:

— Эй, дядя, чего высматриваешь? Говори, секретов не имеем!

Соблаговолил услышать и откликнуться.

— Опоздал маленько встревожиться. Все, что мне надо было, я уже высмотрел.

Он достал кисет, неторопливо свернул козью ножку, закурил.

— Крути, не верти, а так оно и есть: на миру и смерть красна. Верно! С точностью до одного миллиметра... Раки любят, чтобы их варили живыми.

И рассмеялся. Мясистые губы раздвинулись, открыли крупно нарезанные зубы.

«Раки любят, чтобы их варили живыми»... — Недавно где-то слышал я эти странные слова.

Не сказав ничего больше, он ушел. Послал бог встречу!

Поворачиваюсь к своему помощнику.

— Слыхал, Вася?.. Не знаешь, кто это?

— Домовой! Нечистая сила. Так он смотрел — душа в пятки убегала.

Подтрунивает Вася, но и он, чувствую, заинтересован наблюдателем.

Топот тяжелых, окованных сапог. Грохот ведер. Утробный кашель... Распахивается дверь, и на пороге появляется сивоголовый. Как он нашел меня? Зачем я ему понадобился?

Подходит к кровати и браво, на солдатский манер, поет:

— Вставай, вставай, браток! Вскипел уж кипяток!..

В подоле его рубахи шевелится, кишит, шуршит клешнями и шейками черный, пахнущий речной сыростью рачий клубок.

— Раки любят, чтобы их живьем варили. — Сивоголовый беззвучно, глухо смеется. Мертвый оскал, а не живой смех.

— Вставай, историческая личность, будем пировать!

Достает бутылки с пивом. Вываливает раков. Они уже красные, пучеглазые, глянцевитые, как на обложке конфет. Клацают по столу клешнями, поют:

— Мы любим, мы любим, мы любим вариться живыми!..

И один за другим вползают мне в брюхо. Я полнею, разбухаю и... лопаюсь.

Сивоголовый, поджав ногу, сидит на подоконнике и хохочет. А в углу затаилась какая-то женщина, вроде той малахольной хуторянки. Тихонько плачет и шепчет: «Саня, Санюша, жалею тебя».

Открываю глаза.