— То правда, живешь ты здорово, не каждому такую жизнь и сам господь-бог посылает. А почему ты парубкуешь? Двадцать пять стукнуло, самостоятельный. Жениться пора.

— Никогда не поздно жениться и замуж выходить, — отшутился я.

Не было у меня ни желания, ни времени посвящать чужого человека в свои личные дела. Хватит и того, что сказано.

— Ну, так зачем я вам понадобился? Выкладывайте, будь ласка!

Не понимает, будто с ней американец или немец по-своему лопочет. Сверлит меня огромными, черными глазищами и видит на моей морде что-то несусветное. Почему? Кажется, ни одного плохого слова не сказал, на мозоль не наступил. Уважаю.

— Саня!..

Женщина произнесла это тихо и так ласково, что я облился холодом. Вспомнился Батмановский лес, дикие голуби, солнце, ручей, дремучие заросли терновника, воронцы, Варька... Восемнадцать лет прошло, целая эпоха, а ее голос до сих пор стонет и поет в моих ушах.

В тот день, когда она пропела эти слова, мы бегали с ней лесом, степью, купались в Северянке, собирали цветы... «Смотри, Сань, смотри, какие они красивенькие и душистые, — говорила она. — Кто их разукрасил? Почему они бывают желтые и белые, красные и синие? Вот так и люди: горбатый и красивый, бедный и богатый, счастливый и несчастливый. Почему?..» А до этого, наткнувшись на гнездо с перепелиным выводком, Варя пригрозила мне: «Никогда не трогай птенчиков. Если тронешь, от них мать откажется». Так, конечно, не бывает. Но слова сестры о птенчиках до сих пор печалят меня. Тронули чужие руки нежную душу Варьки — и от песенной дивчины родная мать отказалась, а отец исхлестал мокрой веревкой и выгнал за ворота, измазанные дегтем.

— К твоей милости обращаюсь, Александр... Извиняюсь, товарищ депутат. Помоги моей беде. — Ее голос уже не кажется мне ни ласковым, ни песенным. Разговаривает, как обыкновенные попрошайки, древние старухи с церковной паперти. «Твоя милость!..» Ну и сказанула.

Разозлился я. Не сдержался.

— Что это вы так разговариваете на пятнадцатом году народной власти?

— Как заслуживаешь, так и разговариваем. Геройская личность! Депутат!

— Рабочий депутат! Слуга народа!

— Какой же ты слуга? Во-он ты где, — рукой до чуба не достанешь! Почитать тебя надо всем простым людям.

— «Простые люди»!.. А я кто? Видели в музее, какой я граф?

— Не граф, а все-таки... Далеко яблоко от яблони откатилось. В газетах красуешься. Напоказ со всеми своими бебехами выставлен. Верховодишь. Другим сухарика невдоволь, а ты премиальные пироги отхватываешь.

— Темный вы человек, мамаша!

— Так оно и есть! Разве я перед тобой высветляюсь?

— Теперь всякий, кто хорошо работает, в почете у государства и людей... Ближе к делу! Чего вы хотите от меня?

Может и не вдаваться в подробности. Догадываюсь о ее беде. Работает артельной кухаркой. Живет с детьми в бараке, в общежитии человек на сорок. Мечтает об отдельной комнате. Извелась жить у всех на виду. Понимаю, сочувствую, но... Не помогу ее беде. И не по моей это части — жилотдел. Я как депутат школами, библиотеками да красными уголками занимаюсь.

Не отвечает она на мой вопрос. Приходится еще раз спросить:

— Какая у вас беда, гражданка?

— Уважишь мою просьбу, депутат?

— Смотря какую!.. А если вы попросите, чтобы вам в услужение пошла сама морская царевна? Или захочется жить в трехкомнатной квартире?

— Не бойся, Саня! Моя просьба простая, тебе по силам.

Чего она волынит, если ее просьба и в самом деле простая? Выкладывай, тетя Мотя, не тяни кота за хвост! Ленка моя ждет.

— Слезы мои сиротские ты можешь высушить.

Я смутился. А не подсмеивается ли, не разыгрывает ли эта тетка автора очерка «Слезы»?

— В чем дело, мамаша, говорите!

— Яка я мамаша? В сестры гожусь.