Гарбуз долго еще метался по кабинету, гремел, возмущался...

Много прекрасных слов произнесено и написано людьми от Гомера до Ленина, Более чем достаточно, чтобы человечество поумнело. Если бы все мудрое, что мы слышим, что сами порой изрекаем, западало нам в душу! Коротка, недолговечна, а порой и дырява наша память.

Прямо из Березок я побежал к Ленке. Сидит она в своем железном кресле вольно, с опущенными руками, с расслабленными мускулами. Будто в парке культуры и отдыха. Праздничный рубиновый свет доменного светофора освещает ее. Этот сигнал зажигается, когда печь загружена шихтой, а скип не работает, поставлен на предохранительный тормоз.

Ленка вскочила, рванулась мне навстречу, обняла и сейчас же оттолкнула.

— Чего приплелся? Сидел бы дома, читал, писал...

Совсем не то говорят ее сияющие глаза.

Расчудесная ты деваха, Ленка! Ослепительно смеешься. Сверкаешь золотой головой! Смотрю и насмотреться не могу. Неужели она любит меня? Не верю своему счастью.

Часть 2

Глава первая

Одна за другой таяли звезды, светлело и алело небо, запели птицы, сначала вразброд, тихо, где-то под ковыльной горой, потом ближе, громко, хором.

Ленка натягивает на колени помятое платье, приглаживает взлохмаченные волосы, шепчет;

— Пора, Саня. Вставай!

Радость ты моя! Сколько дней и ночей смотрю на тебя и все никак не нагляжусь!

Я раскинул руки, схватил Ленку, прижал к себе.

— Не дурачься, Саня! Нема часу. Скоро ахнет гудок. Вставай, замурзанный, причупырысь!

Она сгребла с травы холодную крупную росу и, смеясь, освежила мне щеки, промыла глаза.

— Вот теперь другое дело. Засиял, как Иван-царевич! — Прохладные, душистые, будто натертые горной мятой, губы ее прикоснулись к моим губам.

Кончилась еще одна наша медовая ночь, одна из тысяч отведенных нам.

Я вскочил, затянул на последнюю дырку ремень, туго перехватил отощавший живот, чмокнул Ленку в щеку.

Попрощался, а не спешу уходить. Пусть она первая исчезнет.

Ленка осторожно переступает по травянистой мокрой круче. Аккуратно поставит ногу на землю, глянет на меня через плечо, вспыхнет и плывет дальше.

Там, где она проходит, трава становится изумрудно-зеленой.

Длинной-предлинной стала тропа, проложенная Ленкой на ковыльной целине горного склона. А я все еще стою, провожаю ее взглядом. Улыбаюсь, а на сердце немилосердная боль, тоска. Ни с того, ни с сего вспомнились страшные слова, признание Ленки: «Саня, я должна тебе сказать... Любила я одного человека, а он...» Чего не договорила? Обманул он ее? Унизил? Все хочу знать о любимой.

Смотрю вслед Ленке, и мне кажется, что она уходит от меня далеко-далеко, откуда не возвращаются. Ну и ну!

Ненадолго попал под каблук хандры. Не угрызла! Ничем не поживилась. Была и нет. Не верю ни в какие предчувствия! Видали мы всякое!

Нагибаюсь, трогаю темную траву, где прошла Ленка, и прикладываю ладонь к губам. Люблю такую, какая есть. Кто-то унизил, а я возвышаю.

Ленка спустилась с горы. А я, увлекая за собой камешки, траву, капли росы, устремляюсь в другую сторону.

От подножия заводских труб, из мира котлованов, траншей, стальных каркасов, бетонных блоков, машин, паровозов, опорных плит, электрических моторов летят мне навстречу добрые звуки гудка.

А провожает меня веселая пушечная пальба. Идут взрывные работы на Магнитной горе. Шумливый, озорной народ наши горняки. Работают так, что на всю округу видно и слышно. Бах! Бах!! Бах!!! Над ступенчатыми рудными забоями поднимаются коричнево-жемчужные шары динамитного дыма и рудной пыли.