В залихватском степном разгоне

         Колокольчик хохочет до слез.

         Ни луны, ни собачьего лая

         В далеке, в стороне, в пустыре.

         Поддержись, моя жизнь удалая,

         Я еще не навек постарел.

         Пой, ямщик, вперекор этой ночи,—

         Хочешь, сам я тебе подпою

         Про лукавые девичьи очи,

         Про веселую юность мою.

         Эх, бывало, заломишь шапку,

         Да заложишь в оглобли коня,

         Да приляжешь на сена охапку,—

         Вспоминай лишь, как звали меня.

         И откуда бралась осанка,

         А в полуночную тишину

         Разговорчивая тальянка

         Уговаривала не одну

         Все прошло. Поредел мой волос.

         Конь издох, опустел наш двор.

         Потеряла тальянка голос,

         Разучившись вести разговор.

         Но и все же душа не остыла,

         Так приятны мне снег и мороз,

         Потому что над всем, что было,

         Колокольчик хохочет до слез.

    19 сентября 1925

«Снежная замять дробится и колется…»

         Снежная замять дробится и колется,

         Сверху озябшая светит луна.

         Снова я вижу родную околицу,

         Через метель огонек у окна.

         Все мы бездомники, много ли нужно нам.

         То, что далось мне, про то и пою.

         Вот я опять за родительским ужином,

         Снова я вижу старушку мою.

         Смотрит, а очи слезятся, слезятся,

         Тихо, безмолвно, как будто без мук.

         Хочет за чайную чашку взяться —

         Чайная чашка скользит из рук.

         Милая, добрая, старая, нежная,

         С думами грустными ты не дружись,

         Слушай – под эту гармонику снежную

         Я расскажу про свою тебе жизнь.