Испекла и положила тихо

         В ясли.

         Заигрался в радости младенец,

         Пал в дрему,

         Уронил он колоб золоченый

         На солому.

         Покатился колоб за ворота

         Рожью.

         Замутили слезы душу голубую

         Божью.

         Говорила Божья Матерь сыну

         Советы:

         «Ты не плачь, мой лебеденочек,

         Не сетуй.

         На земле все люди человеки,

         Чада.

         Хоть одну им малую забаву

         Надо.

         Жутко им меж темных

         Перелесиц,

         Назвала я этот колоб —

         Месяц».

    1916

«Нощь и поле, и крик петухов…»

         Нощь и поле, и крик петухов…

         С златной тучки глядит Саваоф.

         Хлесткий ветер в равнинную синь

         Катит яблоки с тощих осин.

         Вот она, невеселая рябь

         С журавлиной тоской сентября!

         Смолкшим колоколом над прудом

         Опрокинулся отчий дом.

         Здесь все так же, как было тогда,

         Те же реки и те же стада.

         Только ивы над красным бугром

         Обветшалым трясут подолом.

         Кто-то сгиб, кто-то канул во тьму,

         Уж кому-то не петь на холму.

         Мирно грезит родимый очаг

         О погибших во мраке плечах.

         Тихо, тихо в божничном углу,

         Месяц месит кутью на полу…

         Но тревожит лишь помином тишь

         Из запечья пугливая мышь.

    <1916–1922>

«Твой глас незримый, как дым в избе…»

         Твой глас незримый, как дым в избе.