Встал и вижу: что за черт – вместо бойкой

         тройки…

         Забинтованный лежу на больничной койке.

         И заместо лошадей по дороге тряской

         Бью я жесткую кровать мокрою повязкой.

         На лице часов в усы закрутились стрелки.

         Наклонились надо мной сонные сиделки.

         Наклонились и хрипят: «Эх ты, златоглавый,

         Отравил ты сам себя горькою отравой.

         Мы не знаем: твой конец близок ли, далек ли.

         Синие твои глаза в кабаках промокли».

    1924

«Отговорила роща золотая…»

         Отговорила роща золотая

         Березовым, веселым языком,

         И журавли, печально пролетая,

         Уж не жалеют больше ни о ком.

         Кого жалеть? Ведь каждый в мире

         странник —

         Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.

         О всех ушедших грезит конопляник

         С широким месяцем

         над голубым прудом.

         Стою один среди равнины голой,

         А журавлей относит ветер в даль,

         Я полон дум о юности веселой,

         Но ничего в прошедшем мне не жаль.

         Не жаль мне лет, растраченных

         напрасно,

         Не жаль души сиреневую цветь.

         В саду горит костер рябины красной,

         Но никого не может он согреть.

         Не обгорят рябиновые кисти,

         От желтизны не пропадет трава.

         Как дерево роняет тихо листья,

         Так я роняю грустные слова.

         И если время, ветром разметая,

         Сгребет их все в один ненужный ком…

         Скажите так… что роща золотая

         Отговорила милым языком.

    1924

«Улеглась моя былая рана…» (Персидские мотивы)

         Улеглась моя былая рана,

         Пьяный бред не гложет сердце мне.