Изменить размер шрифта - +
Собственно, все то, что Столыпин с грехом пополам и так пытается реализовать. Да, меры половинчатые, но «лекарство» предлагаемое эсерами в виде перехода всех частно-владельческих земель в общественное пользование, конфискации церковных, кабинетских, царских земель – было хуже болезни. Земельный передел – это начало революции. Точнее ее продолжение. Революция и так вяло длится с пятого года и пора было уже заканчивать народные волнения.

А вот по свободе совести, декларированной все тем же Манифестом, я малость оттоптался и прямо написал, что основа государства – триединый русский народ, исповедующий православие и что именно его интересы должны учитываться в первую голову. При полном праве на свободное исповедание других религий. Написал и про постепенную отмену черты оседлости и других ограничений, в первую очередь в Сибири и на Дальнем Востоке – евреи ребята умные, пусть там карьеры делают, поднимают гигантские пространства.

И призывал христиан всех конфессий ко вступлению в партию, обещал блюсти в политике заповеди Божьи – не лжесвидетельствовать и прочее. Мало того, внес пункт о том, что ежели иноверец разделяет наши политические цели, то его можно принимать в «сочувствующие», пусть будет такая лазеечка.

А вот стремление партии к установлению в России патриаршества почему-то вызвало самый громкий взрыв эмоций.

Даже не дав мне дочитать программу, журналисты начали выкрикивать вопросы. Перебивали друг друга, чуть даже не подрались – пришлось вмешаться Евстолию.

– Но как? – во внезапно возникшей паузе раздался громкий вопрос пожилого, лысого как бильярдный шар, репортера – Как простому крестьянину из села Покровское удалось написать столь сложную программу, да еще заручится поддержкой двора??

– Писал не я один – мне помогали наши законники – я кивнул на сидящих рядом Варженевского и Щекина, которые конечно, ни сном, ни духом, но старательно пучили глаза и кивали. Взял их для массовки.

Опять поднялся гвалт, наконец, слово вытребовал один из молодых журналистов «Слова»:

– Как отнесутся при дворе к идеям всеобщего избирательного права, патриаршества…

Я тяжело вздохнул – ничего хорошего от своей эскапады я не ожидал. Кто же любит делиться властью?

– Буду молить Помазанника о даровании народу свобод. Попустить надо вожжи то, а то постромки порвутся…

Пресс-конференция длилась час, после окончания я позвал журналистскую братию откушать «чего Бог послал». Так сказать, фуршет «на ногах». В этот раз высшие силы послали «акулам пера» красную и черную икру, сыры, пироги с разной начинкой, ну и разумеется, выпивку – шампанское, водка, вино…

 

* * *

Прессу я получил отличную – с десяток газет написало о новой партии, «Слово» так и вовсе всю передовицу посвятило анализу программы.

Но к моему удивлению, двор моей программой не заинтересовался. От слова вообще. Николай опять укатил стрелять зубров, Аликс занималась сватовством фрейлины – устроила целый смотр женихов, в Царское зачастили гвардейские офицеры. Вырубова смотрела на меня коровьими глазами – но я пока ей ничем помочь не мог.

Единственный короткий разговор у меня состоялся с Марией Федоровной, да и то, мимоходом, пока я показывал ей, как одевать новомодный воротник «от Распутина». И это было скорее «прощупывание». Вдовствующую императрицу интересовало стоят ли за мной какие-либо силы, особенно зарубежные, и как только она поняла, что нет – сразу потеряла интерес.

Зато возбудились в Зимнем. Не успел я вернуться из Царского, как меня звонком дернули к Столыпину.

На столе в кабинете у него лежала открытая брошюра, что мы раздали в конце прессухи журналистам.

Быстрый переход