Нику доводилось видеть панораму, открывающуюся из обращенных на юго-восток окон: Пенсильвания-авеню от здания Федерального архива с его претензиями на древнегреческую архитектуру и до самого купола Капитолия; эта картина придавала кабинету директора атмосферу дешевого кино, в котором из любого вашингтонского кабинета можно посмотреть на Капитолий с красно-бело-синим флагом, трепещущим под порывами ветра.
У директора были двое посетителей, судя по внешности — из высшей политической элиты: ладно скроенные темно-синие в неброскую полоску костюмы, сверкающие штиблеты цвета бургунди с кисточками и свежие красные галстуки, ни разу не бывавшие в химчистке. Лица гладкие и румяные (ботокс? точный ответ сможет дать только патологоанатом), волосы пышные и густые, профили выразительные, тела подтянутые (по нескольку часов ежедневных занятий в тренажерном зале). Не сразу, но Ник узнал в одном из мужчин, более полном, конгрессмена откуда-то с Запада; у второго типа на лице было написано, что он юрист или влиятельный лоббист.
— Ник, извини, что оторвал от дел, — начал директор, — но мне хотелось, чтобы эти два заинтересованных господина лично встретились с тем, кто так быстро и умело разобрался со снайпером.
— Рад с вами познакомиться, Ник. — Конгрессмен встал и протянул руку. — Джек Райдингс, член палаты представителей от штата Вайоминг.
— Билл Феддерс, — произнес второй хорошо поставленным голосом.
Должность он не назвал, однако не вызывало сомнений, что должность эта высокая.
— Ник — наш герой, — продолжал директор. — Он все еще немного прихрамывает: год назад он был ранен в перестрелке, когда предотвращал захват инкассаторской машины в Бристоле, штат Теннесси. Как твоя нога, Ник?
— Ну, с баскетболом для меня покончено, но я могу бегать и кататься на велосипеде, так что, наверное, легко отделался. А в кольцо в прыжке я и так никогда не попадал.
— Ник, ты не мог бы ввести наших гостей в курс дела? Джек представляет владения Т. Т. Констебла на Западе, а Билл — его личный адвокат. Мистер Констебл…
— Мы зовем его Томом, — сказал более холеный Билл с заговорщической теплотой, словно приглашая остальных в святая святых. — Инициалы Т. Т. он использует только в целях рекламы. Этот человек просто ненасытен.
— Пусть будет Том, — согласился директор. — Том очень обеспокоен тем, как продвигается расследование гибели его бывшей жены.
— Конечно, нет проблем, — ответил Ник. — К тому же на сегодняшний день почти все опубликовано в газетах.
Значит, это совещание с представителями Констебла? Констебл, безмерно богатый, в течение восьми лет знаменитый муж не менее знаменитой жены, имеющий везде интересы, сунул свой нос и сюда. Ему нужны личные заверения в том, что Бюро бросило на расследование все свои силы — как будто можно говорить о чем-то другом, когда дело получило такой безумный резонанс, — а также немного конфиденциальной информации изнутри. Все хорошо, все прекрасно, только так и делаются дела в этом городе, и, если ты рассчитываешь здесь на карьеру, ты должен играть по правилам.
Правила были следующие: информация — это сила. А сила — это власть. Власть, которой нужно не столько подчиняться, сколько уступать, обхаживать и ублажать. Ключом ко всем контактам был конгрессмен, который устраивал своим крупным спонсорам и сторонникам личные аудиенции с влиятельными федеральными чиновниками. Так было, есть и будет. И вот Том Констебл — Т. Т. в газетах, Том только для друзей и близких — пожелал быть в курсе. Ник удивился, что Констебл явно специально продлевал эту тему. Констебл сам жаждал внимания, возможно, именно поэтому и женился на Джоан и теперь появлялся во всех воскресных обозрениях, рассказывая о печальной судьбе своей второй жены, о том, сколько она отдала, о том, как стала жертвой той самой войны, прекращения которой так упорно добивалась. |