Увы, большая часть аудитории хранила молчание — все эти ходячие выставки татуировок и булавок, именуемые подростками, которые в последнее время составляли значительную часть читателей Митча. Забудем про Фелта; известно ли им хотя бы, кто такой сам Митч? Маловероятно. Они только знали, что ему принадлежит серия бестселлеров «Дядя Митч разъясняет» — легкомысленных исторических эссе, проповедующих безумную левацкую версию американской истории, предложенную самим автором. Как это ни удивительно, книги, проникнутые юмором и обаянием бывшего радикала, расходились миллионными тиражами.

И вот новый город, новое турне в поддержку очередной книги. Городом был Кливленд, турне называлось «Позолоченный век: Аманда, на ужин снова крестьяне?». Рокфеллер, Карнеги, Гулд[4] — все эти не внушающие доверие ребята, общеизвестные сведения, изложенные в виде шокирующих анекдотов; по крайней мере, даты приведены точно — благодаря помощнику, обладающему кропотливостью и завидным долготерпением. («Митч, честное слово, такое нельзя говорить». «Можно, вот смотри, я же говорю».) Еще один бестселлер, хотя Митча раздражало, что «Нью-Йорк Таймс» помещает его очередной опус уже не в списке литературы для взрослых, а лишь в ежемесячном обзоре книг для подростков.

— Мистер Фелт, — продолжал импровизировать Митч, — пожалуйста, не убивайте меня. Я больше не участвую в маршах протеста!

И снова засмеялись лишь те, кто увидел аллюзию на знаменитую песню Фила Оукса,[5] ставшую гимном протестного поколения шестидесятых. Тем не менее для вечера буднего дня, для обычного книжного магазина в спальном пригороде Кливленда народу набралось прилично. Митч видел перед собой лица, книги и черную стеклянную панель окна. Когда все закончится, его ждет уютный номер в гостинице, и, как знать, возможно, ему удастся кого-нибудь подцепить, судя по количеству женщин с некрашеными седыми волосами, забранными в хвостик, в длинных гавайских балахонах и сандалиях «Биркеншток», ну а самолет до Хьюстона, к счастью, вылетает не в убийственно ранний час.

Тут кто-то громко крикнул:

— Марк Фелт умер!

— Скажите это ему, — нашелся Митч, поднимая первую полосу газеты еще выше.

Фраза вызвала громкий смех, к которому теперь присоединились почти все подростки. Во время турне Митч реагировал молниеносно, вставляя в свои хохмы все последние события. У него был настоящий дар выступать перед публикой, в восьмидесятых в течение нескольких лет он даже пробовал себя на эстраде, хотя и без особого успеха. Затем одно из его обычных легкомысленных обозрений в «Дейли ньюс» привлекло внимание редактора большого солидного издательства, и не успел Митч оглянуться, как снова стал звездой и сделал уже вторую карьеру; первая заключалась в свержении правительства и прекращении войны во Вьетнаме. «Единственная проблема с написанием книг в том, чтобы писать», — не уставал повторять Митч, хотя и не он первый это придумал.

Был ли Митч Грин смешным, потому что выглядел смешным, или, наоборот, выглядел смешным, потому что таковым являлся? Хороший вопрос, ответить на который и сейчас не представляется возможным. У него было большое лицо: глаза, нос, подбородок, торчащие скулы, уши, кадык, — все это было большим и обрамлялось густыми золотисто-рыжими седеющими кудрями, как у разъяренного глиняного божка. Улыбаясь, Митч обнажал большие зубы и большой язык.