И где же ребенок, за которым я должна присмотреть?

Сколько ему лет?

Как долго он сидит здесь в одиночестве?

Эти вопросы хороводом кружатся у меня в голове: сам Юлиан не удосужился ничего объяснить, а от всей этой круговерти вопросов толку, надо признаться, маловато.

— Привет, — окликаю полумрак прихожей, все еще не решаясь затворить дверь, — есть тут кто живой?

Ни звука. Прикрываю дверь и нащупываю выключатель.

— Кто ты такая? — раздавшийся из темноты голос заставляет меня подскочить на месте. Я даже вскрикиваю и прижимаю руку к отчаянно заклокотавшему сердцу.

— Шарлотта Мейсер, подруга Юлиана, — отвечаю чуть дрогнувшим голосом, — он прислал меня присмотреть за своим братом.

Раздается тихий смешок, и комнату озаряет яркий электрический свет.

— Так Юлиан прислал тебя за мной присмотреть? — любопытствует тот же голос. — Забавно. И где же он сам?

— У него важный футбольный матч. Думаю, сейчас он на поле…

— Ну да, ну да, этого стоило ожидать, — снова смешок откуда-то со стороны, и голос, надо признать, не совсем детский.

Что происходит?

— Я тебя не вижу. Где ты? — вопрошаю невидимого собеседника, вцепившись в бесконечный шарф, результат дедушкиного эксперимента со спицами. — Как-то неловко говорить в пустоту…

— Я на кухне. Иди на мой голос…

И я иду: пять шагов прямо по коридору, поворот направо и вот она — современное чудо техники в бело-черном оформлении, а у стола мой голос, то бишь «младший братец» лет этак пятнадцати (совсем не ребенок!) в инвалидном кресле.

Я застываю столбом, не в силах пошевелиться, и мой визави произносит:

— Александр Зельцер, но все зовут меня Алексом, так что и ты можешь не заморачиваться Александром… Это имя, если честно, меня самого пугает: оно словно обязует пойти и завоевать полмира, а я, как видишь, особой подвижностью не отличаюсь, — и он, лихо крутанув колесо своей инвалидной коляски, подъезжает прямиком ко мне. — Рад, что ты никакая ни взломщица: боялся придется бить тебя сковородой и вызывать полицейский наряд. Я видел тебя в окно, — добавляет для ясности и протягивает руку. Я в ступоре ее пожимаю, вернее это он пожимает мою — я безропотно ему позволяю.

Он, между тем, продолжает говорить, и я ощущаю себя оглушенной.

— А ты хорошенькая, знаешь ли, — признается парень с улыбкой, — и бить сковородой первую же хорошенькую девушку, попавшую в наш дом за последнее время, было бы верхом неприличия, — он подмигивает мне. — Извини, если я тебя смущаю, но я, правда, не ожидал, что вместо смазливого личика своего брата увижу сегодня Шарлотту Мейсер (правильно я запомнил?), которая, кажется, совершенно растерянной и перепуганной, не зная, как поступить… Садись для начала.

Алекс пододвигает стул и подталкивает меня к нему. Я сажусь.

— Ты так и будешь молчать или, может, прервешь наконец мой затянувшийся монолог…

Вот я и произношу первое, пришедшее в голову:

— Не думаю, что ты нуждаешься в моем присмотре.

Брат парня моей мечты начинает негромко посмеиваться.

— В этом ты, конечно, права, Шарлотта Мейсер, плакать в одиночестве я не стану, но любому обществу буду рад, особенно такому приятному, как твое.

— Уверен, что мое общество приятно тебе? — интересуюсь не без робости. Все-таки ситуация сложилась престранная: я собиралась присмотреть за ребенком, а тут подросток… инвалид… и я вся такая смущенная. Никогда прежде не общалась с людьми-инвалидами…

— Мне уж точно, можешь поверить, — его улыбка шире дедушкиного шарфа на моих коленях.