Это было все, что осталось от его жизни.

Прошло почти пять дней, как он покинул дом после ссоры с Яной. Он чувствовал себя побежденным, потому что ушел именно он, но это было неважно. Пусть даже она торжествовала победу — он все равно не выдержал бы больше и пяти минут рядом с ней.

Он еще помнил, как стоял перед большим табло в аэропорту Тегель. «Париж, Брюссель, Копенгаген, Афины, Рим, Лиссабон…» Десять минут, а может, и полчаса, он смотрел на складывающиеся вверх и вниз буквы, но эти города для него ничего не значили. «Цюрих, Будапешт, Милан, Стокгольм…» Полетал он в своей жизни достаточно.

Он повернулся и на следующем автобусе уехал обратно в город.

Что было затем, в следующие три дня и три ночи, сейчас он уже не мог сказать. Он пытался вспомнить, но перед его глазами появлялись лишь разрозненные картины залов ожидания, станций метро и каких-то забегаловок. Ярко-пестрого магазина аптекарских и хозяйственных товаров, где он покупал водку, и канала, на берегу которого он блевал. Он уже не помнил, было ли ему тепло или холодно, и ему казалось, что он ничего не ел и ни с кем не разговаривал.

Два часа назад он проснулся в туалете клиники Шарите. Он лежал в тесной кабинке на липком полу скрючившись, словно эмбрион, голова — прямо рядом с унитазом, основание которого он обнимал и в который вцепился с силой, с какой человек, потерпевший кораблекрушение, хватается за спасительный ствол дерева. Он с трудом поднялся, стараясь не потерять равновесие. К его волосам что-то прилипло, и он только сейчас заметил, что лежал прямо в высохшей за это время луже блевотины.

Он стал противен себе, когда увидел в зеркале свое бледное, усталое лицо и растрепанные, грязные и уже несколько дней нечесаные волосы. Рот у него пересох, а слюна была горькой и кислой одновременно. Больше всего он удивился тому, что чемодан все еще был с ним и стоял рядом на полу.

Его чемодан был самым важным и единственным, что у него было. Он смутно помнил какую-то ситуацию, возникшую два-три, а может, и пять дней назад. Он заснул на берегу Шпрее. Чемодан он использовал вместо подушки и проснулся оттого, что кто-то вытащил его у него из-под головы. У него поплыло перед глазами, когда он приподнялся и увидел, как какой-то тощий мужчина в возрасте за шестьдесят, с длинными спутанными седыми волосами, удирает с его чемоданом в руках.

Так быстро Йонатан не вскакивал на ноги давно, уже несколько недель.

— Эй, — закричал он, — стой, задница, а то я тебе все зубы повыбиваю!

У того, другого, сил оказалось меньше, а чемодан был тяжелым. Йонатан быстро догнал его и сбил с ног. Падая, старик отшвырнул чемодан как можно дальше от себя, и Йонатан увидел, как он покатился вниз по склону.

Старик уже не интересовал Йонатана. Он прыгнул, как щука, следом за чемоданом и поймал его в самый последний момент, когда тот уже был в воде, но его еще не унесло течением. Йонатан вытащил его из воды, прижал к себе и услышал, что всхлипывает от облегчения. Его жизнь продолжалась. Если, конечно, то, что у него осталось, еще можно было назвать жизнью.

Йонатан не хотел знать, как он попал в Шарите. То ли просто искал туалет и заснул там, то ли его кто-то привез в клинику, а он удрал от врачей и медсестер. Думать о том, как он провел последние семьдесят два часа, было мучительно и безрадостно.