Температура упала, и Даниэла уснула на руках у Софии.

Вечером в кухне Йонатан рассказывал историю девочки.

Аманда не могла насмотреться на ребенка и от волнения даже забыла принести себе что-нибудь выпить. Риккардо напряженно сидел на своем жестком плетеном стуле, опершись руками на стол, словно готовясь к прыжку. Таким внимательным Йонатан его ни разу за последние годы не видел.

— Уже несколько месяцев было известно, что у моей двоюродной сестры плохо со здоровьем, — начал Йонатан, — но я надеялся, что она сможет одолеть болезнь. У нее был рак кости. Ужасные боли, она могла передвигаться по квартире только на костылях. Это было страшно, но она твердо верила, что скоро выздоровеет. Да и врачи внушали ей надежду. И хотя она еле-еле могла двигаться, но все равно безумно радовалась будущему ребенку. Она жила какими-то своими представлениями о том, что после родов у нее пройдут боли и она сможет заботиться о ребенке, как любая другая мать. Она твердо верила, что беременность и болезнь закончатся одновременно. Я всегда считал это иллюзией, но, естественно, не мог сказать ей об этом. Я очень беспокоился о кузине и в конце концов решил, что нам придется забрать ребенка к себе. Мы воспитаем эту сиротку как собственную дочь.

— Как она умерла? — еле слышно спросила София.

— Схватки продолжались двенадцать часов. Когда ребенок наконец родился, силы оставили ее. Последние полтора часа она держала Даниэлу на руках, а потом отдала мне, как я сегодня отдал ее тебе, София. Без единого слова. Она улыбнулась, закрыла глаза и уснула. Совсем мирно. Словно сделала свою самую последнюю большую работу. Целыми месяцами она мучилась, а сейчас смогла наконец уйти.

— Она умерла дома? — спросила Аманда со странным спокойствием.

— Да. Она ни за что не хотела идти в больницу. Она боялась за ребенка. Боялась, что его у нее отберут. Никто не знает о Даниэле. Только я и она. И я чувствую себя так, словно я — ее отец.

— Но ты же не отец? — В голосе Аманды слышалось недоверие.

— Нет, я не отец. Даниэла была для меня только сестрой.

— А кто же тогда отец, черт возьми? Где этот негодяй? — сердито спросила Аманда.

Она за все время не выпила ни глотка, но сейчас встала, чтобы открыть бутылку.

— Я точно не знаю. Даниэла говорила о нем только намеками. Вроде как она, когда была в отпуске в Готланде, влюбилась в какого-то шведа, а после того как вернулась домой, их отношения прервались. Когда она узнала, что беременна, то ничего этому шведу не сказала. Просто не захотела. Хотя мне кажется, что у нее даже не было его адреса.

— Ничего себе дела! — проворчала Аманда.

Риккардо по-прежнему молчал, не отрывая взгляда от Даниэлы.

— А что, у матери девочки нет родителей? — спросила София, и в ее голосе прозвучал страх, что у них могут отобрать это маленькое существо.

— Ее отец — это брат моего отца, — объяснил Йонатан, — мой дядя Герберт. Он вместе с женой погиб в декабре две тысячи четвертого года во время большого цунами в Таиланде.

Они часто ездили на Рождество и Новый год в Азию, потому что не любили предпраздничную толкотню и плохую погоду в Германии. И эта привычка сыграла роковую роль… А мой отец умер, когда мне было два года. Я так его толком и не узнал. Но сейчас это уже не имеет значения. У Даниэлы, кроме меня, никого не осталось. Я единственный, кто может позаботиться о ребенке, чтобы он не попал в приют для сирот.

В кухне стало тихо.

— Ну, это было бы последним делом, — проворчала Аманда, и Риккардо поддержал ее. — Об этом не может быть и речи. Конечно, она останется с нами.

— Хорошо! Если вы тоже этого хотите и если мы будем держаться вместе, значит, это дело решенное: Даниэла будет расти как наша дочка, я официально зарегистрирую ее здесь, в Италии.