— Не сочтет, Анна, я уверена, что нет. Он поймет, как тебе было тяжело, в какие обстоятельства ты попала. Поймет и простит тебя.

— Но у него столько влиятельных друзей в Нью-Йорке и Бостоне. Бостонцы все такие респектабельные люди, снобы, если уж на то пошло. Они не одобрят моего поступка, не должна я была отдавать одного из близнецов в аренду сразу после его рождения только потому, что не могла себе материально позволить содержать его.

Меня передернуло. Надо же, оказывается, она сдала мне Бинга в аренду! Я никогда не считала себя его приемной матерью и сейчас не могла переступить через это. Он мой и только мой.

Мы снова начали спорить. «Прямо как в старые времена», — хмыкнула я про себя. Анна всегда думала в первую очередь о себе, и за прошедшие годы ничего не изменилось.

Я умоляла, я упрашивала ее найти Руди и разрешить ему помочь брату. Она рыдала, сопротивлялась, временами злилась и кидалась на меня, словно фурия. «Какое я имею право разбивать ее мирную жизнь?! — вопрошала она. — Почему думаю только о том ребенке, которого усыновила? А о втором несчастном мальчике даже не задумываюсь? С него кожу заживо сдерут, а мне все равно».

Я отбивалась, напоминала о страданиях бедного Бинга, которые ни в какое сравнение не идут с тем, что придется перенести Руди. «Нет, нет, ни за что!» — повторяла Анна, и я бросалась на нее с рычанием, как самка, защищающая своего детеныша. Именно так я себя и чувствовала, так и вела себя. Орала. Наверное, мы всю гостиницу своими воплями на уши поставили, хотя, с другой стороны, вряд ли — итальянцы ведь не англичане, они частенько выходят из себя, и такие бурные сцены никого не удивляют.

— Послушай, Анна, если ты сейчас откажешься, то собственными руками убьешь Бинга, — сказала я. — Будешь повинна в смерти своего собственного сына.

Анна отпрянула назад, покраснела, потом побледнела. Бросилась на подушку, вцепилась в нее пальцами и принялась стучать каблуками по кровати, прямо как в кино.

— Ты животное!.. Сказать мне такое! Ты просто чудовище! Отвратительная тварь! Как ты можешь такое говорить! Хочешь свалить всю ответственность за Бинга на меня! Это несправедливо. Он все равно может умереть, даже если я разрешу эту операцию.

— Он не умрет, если ему сделают эту пересадку, — процедила я сквозь зубы, склонившись над ней. — Я это знаю. Ему надо дать шанс. Будь ты нормальной доброй женщиной, то обязательно дала бы ему этот шанс. У тебя просто сердца нет. Ты злобная мачеха, а не мать. О господи, поглядела бы я на тебя, если бы твой Руди оказался на месте Бинга, а я отказалась бы спасти его.

Анна села. Как же она изменилась, промелькнуло у меня в голове. А всего только час прошел. Куда только подевалась чудная, цивилизованная до мозга костей американка миссис Рассел? Передо мной сидела первобытная женщина, волосы всклокочены, глаза горят, тушь по лицу размазалась. Словно из дурдома сбежала. И все же сомнения грызли ее, и она колебалась. Анна ничего не говорила. Только сидела и мотала головой из стороны в сторону. Словно старалась прогнать пустившую корни и все разраставшуюся совесть.

Я опустилась на колени и взяла ее за руки. Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь стану участвовать в подобной сцене. Та Кристина Росс, которую все знали, была совсем другой. Сегодня я была такой же страстной и безумной самкой, как и Анна. Даже хуже!

— Анна, Анна, умоляю тебя, даже если ты никогда никаких благородных поступков в жизни не совершала, прошу, прошу тебя, позволь Руди попытаться спасти своего брата.