— Ты ничего подобного мне по телефону не рассказывала.

— Не хотела волновать тебя понапрасну, — сказала я, помолчала немного и добавила: — И потом, мне казалось, тебе все равно. Я знаю, что ты ко мне чувствуешь. Не думай, что я забыла.

Стив покраснел и закашлялся:

— Что бы я там ни чувствовал, я не хочу, чтобы ты пострадала. Не передашь мне сигареты? Они вон там, на туалетном столике.

Я прикурила для него сигарету и сунула ему между губ, как всегда делала. Когда-то… лет сто тому назад… он, бывало, ловил мою руку и целовал в ладонь. Я бы душу дьяволу продала, сделай он так сейчас.

— Предлагаю пока не разбираться в наших чувствах друг к другу. Сейчас главное — Бинг, — только и сказал он.

Я кивнула и прочистила горло.

— Кстати, Стив, тебя удар хватит, когда ты Руди увидишь. Он скоро придет к тебе знакомиться. Такое фантастическое, просто невероятное сходство, только голоса разные. Но это и понятно, Руди ведь американец.

— Сестра только что сказала мне, что сэр Джон Риксон-Додд вскоре приедет сюда из Лондона, возможно, даже сегодня вечером. Он должен решить, когда делать пересадку.

Я снова кивнула и поднялась:

— Пойду навещу Бинга. Что ты сказал ему… про все это?

— Как мы договорились. Что мы усыновили его и воспитали как собственного сына, но его настоящая мать и брат живут в Америке и должны приехать, чтобы помочь ему.

— Так просто звучит… надо же.

— Да уж, — вздохнул Стив.

Я обернулась, стоя на пороге. Стив водрузил на нос очки и снова принялся за газету. Внезапно я с новой силой осознала, как люблю своего милого старину Стива, тихого такого, нежного Стива. Перед Гилом я была в неоплатном долгу, только и всего, несмотря на весь его шарм, красоту и невероятные человеческие качества. Любила я только Стива. Однолюбка — вот кто я такая, и меняться уже поздно.

— Я люблю тебя, Стив, так люблю! — прорвало меня. — Клянусь тебе! У меня сердце на части разрывается. Постарайся запомнить это.

Не давая ему опомниться, я выскользнула за дверь и захлопнула ее.

Только в этот момент я до конца осознала, какую рану нанесла своему дорогому Стиву. Ему было больно не потому, что я обманула его или лгала ему, и не потому, что я больше не была той девочкой, которую он возвел на пьедестал и на которую молился. Его сын оказался вовсе не его сыном — вот что так задело моего мужа. Если бы я могла сотворить чудо и повернуть время вспять, сделать так, чтобы наш безумный план не состоялся, я бы жизнь за это отдала.

А потом я увиделась с Бингом.

Несколько мгновений я стояла на пороге и смотрела на него. Он лежал тихо и спокойно. Может, ему недавно сделали укол, не знаю, но его голубые глаза показались мне сонными.

— Привет, мам, — чуть слышно проговорил он. Голосок такой слабый, особенно по сравнению с шумным Руди.

Я взяла стул и села рядом, изо всех сил стараясь не зареветь, — я убеждена, что плакать перед детьми нельзя ни при каких обстоятельствах; взяла его лицо в ладони и поцеловала запавшие щечки.

— Привет, Бинг.

Но на самом деле мне хотелось кричать: «О, мой милый, мой милый, мой родной!» Но Бингу бы это очень не понравилось. Несмотря на всю его любовь и преданность, выставленные напоказ чувства всегда смущали мальчика, даже если чувства эти исходили от женщины, которая, как он считал, была его матерью. Это все возраст. И все же я взяла его за руку — ту, которая не пострадала, и лицо его озарилось прежней улыбкой, обнажив кривые зубы. Я снова вернулась домой, в тот мир, которому принадлежала. Рядом со мной был мой мальчик. И никто-никто в целом свете не сможет отобрать его у меня!

— Где ты была? — спросил Бинг.