А тут продавщицы неслышно скользят вдоль стелла­жей. Сдержанно улыбаются, щупают сукна, шушукаются, пересмеиваются с видом заговорщиц.

Та, которая сейчас вошла, тоже всем улыбается: она знакома со всеми девушками изо всех отделов. И не тор­чи у них над душой администратор, облаченный в сюртук, они тут же сбежались бы к ней. Все смотрят на ее большой живот. На лицах немой вопрос: «Скоро?»

Анриетте Сименон вот-вот стукнет двадцать. Год тому назад она еще работала здесь в отделе галантереи и уво­лилась из «Новинки», когда вышла замуж. Тем самым она как будто поднялась по общественной лестнице на сту­пеньку выше. Но это уравновешивается ее нынешней бед­ностью. В магазине Анриетта уже чувствует себя посто­ронней, и от этого ей как-то не по себе.

Отдел кружев. Пигалица продавщица, личико, как печеное яблоко, на щеках багровые пятна, раскосые японские глаза, крошечный черный шиньон, талия перетянута черным лакированным ремнем так туго, что фигура напоминает восьмерку.

Вот она заметила Анриетту. Привычно покосилась в сторону кассы — администратора не видать. Подруги целуются над образцами кружев.

—   Сегодня вечером?

—   Не знаю... Дезире приходит не раньше семи.

—   Погоди...

Надо обслужить покупательницу. Потом Валери уст­ремляется к главной кассе и о чем-то тихо говорит с заме­стителем управляющего господином Бернгеймом. Он обо­рачивается, смотрит издали на свою бывшую продавщицу.

— Подожди меня у выхода. Я только оденусь.

И вот обе, взявшись под ручку, спешат по улице. Ва­лери года двадцать три, а может, и все двадцать семь — не разберешь: у женщин такого типа нет возраста.

— Сперва надо предупредить акушерку. Ты как, можешь идти помаленьку?

Они торопятся. Уже почти стемнело. Улицы вымощены неровным булыжником.

«Третий этаж. Два звонка».

Они звонят два раза. Спускается акушерка в шле­панцах.

— Буду через час.

По дороге Валери уговаривает:

— Вот увидишь, Анриетта, ничего такого страшного тут нет!

— Я все думаю, может, съесть чего-нибудь...
Приторно-шоколадный    запах.    Валери    затаскивает спутницу в кондитерскую «Озэ» и выбирает ей пирожное. Вверх по лестнице идти куда трудней.

— Я все думаю, не забыла ли чего. Как будто все есть, что   нужно.    Валери,    может,    сразу   положить    новые простыни?

Кухня, спальня. Над кроватью портрет почтенной ста­рой дамы с несколько высокомерным лицом. Это мать Анриетты; разорившись, она жила на несколько франков в день, но никогда не выходила из дому без перчаток и ка­пора, а если к ней звонили в дверь, спешила поставить на огонь пустые кастрюли.

— Лучше внушать зависть, чем жалость, дочь моя. Все равно помощи не дождешься!

Она умерла. Анриетта, тринадцатый ребенок в семье, одна оставалась с ней до последнего вздоха. В шестна­дцать девушка сделала себе высокую прическу, удлинила

юбку и явилась к заместителю управляющего магазином «Новинка» господину Бернгейму.

—   Сколько вам лет?

—   Девятнадцать.

Валери из соседнего отдела стала ее ближайшей под­ругой.

Как-то раз Анриетта приметила у выхода высокого за­стенчивого парня, скромно одетого, с острой  бородкой.

— У него красивая походка.
Росту в нем метр восемьдесят пять.

Анриетта совсем крошечная, голова из-за немыслимо пышных волос кажется непропорционально большой, как у куклы.

Она еще носит траур. На ней черная креповая накидка чуть не до пят.

Ночует Анриетта у сестры, которая замужем за бога­тым бакалейщиком.