Валери волнуется куда больше подруги.

— Уверена, он ходит сюда из-за тебя.
Валери принимает на себя роль посредницы.

— Его зовут Дезире. Дезире Сименон. Двадцать четы­ре года. Служит бухгалтером в страховой компании.

До сих пор Дезире пропадал вечерами в благотвори­тельном обществе: он участник любительского кружка — суфлер. На службе к его услугам пишущая машинка, по­этому он еще и перепечатывает роли.

Дезире представился старшей сестре Анриетты и ее мужу — бакалейщику Вермейрену. Оба нашли, что у моло­дого человека нет будущего.

Тем не менее Дезире и Анриетта поженились.

Скоро он придет. Уже идет — как всегда, неторопли­вым упругим шагом, с размеренностью метронома пере­ставляя длинные ноги.

— Боже мой, Валери!.. Дезире пришел!

К счастью, акушерка следует за ним по пятам и выстав­ляет его за дверь.

—      Идите-ка погуляйте. Когда все закончим, я вам по­сигналю в окно лампой.

Витрины, одна за другой, скрылись за железными шторами. Растаяли в темноте замерзшие зазывалы из магазинов готового платья. Трамваи проходят Реже, зато грохоту от них больше.

По соседним улочкам разбросаны несколько кафе, пря­чущиеся за матовыми стеклами или кремовыми шторами. Но Дезире ходит в кафе только по воскресеньям, в одинна­дцать утра, и всегда в одно и то же — в кафе «Ренессанс».

Он уже поглядывает на окна. Забыл думать о еде. То и дело лезет в карман за часами. Разговаривает сам с собой.

В десять на улице, кроме него, ни души.

Дважды он поднимался наверх. Прислушивался и убегал со сжавшимся от ужаса сердцем.

— Простите, господин полицейский...
Полицейский торчит без дела на углу под рекламой, изображающей огромные  часы  с  неподвижными  стрел­ками.

—     Не будете ли вы любезны сказать,  который точ­но час?

И смиренно, с вымученной улыбкой поясняет:

—     Когда ждешь, да еще ждешь такого события, время ужасно тянется! Представляете себе, моя жена... У нас с минуты на минуту будет ребенок.

Время от времени мимо, подняв воротник, кто-нибудь проходит, и шаги еще долго слышны в лабиринте улиц. Под каждым фонарем, каждые пятьдесят метров, — жел­тый круг света, а по нему — косые штрихи дождя.

—   Ужасно,   что   никогда   до   последней   минуты   не знаешь...

—   Когда   мы   ждали   нашего   третьего... — начинает полицейский.

Дезире без шляпы, но он этого не замечает. Он носит целлулоидные манжеты; при каждом движении они спол­зают на руки.

Двадцать пять лет. Пачка папирос докурена, а идти за новой слишком далеко.

—  Вдруг акушерка забыла про лампу!..

В полночь полицейский, извинившись, уходит. На улице теперь ни прохожих, ни трамваев, только звук далеких ша­гов и запираемых дверей.

Наконец-то сигнал лампой!

Ровно десять минут первого. Дезире Сименон срывает­ся с места как бешеный. Длинноногий, он перепрыгивает чуть ли не через целые лестничные марши.

—   Анриетта!

—   Тс-с! Не надо шуметь.

И тут из глаз у него брызжут слезы. Он сам не понимает, что делает, что говорит. Боится прикоснуться к младенцу.

Анриетта в постели, только что застеленной простыня­ми, которые она сама вышивала к этому дню. Она слабо улыбается.

— У нас мальчик.

А он, отбросив ложный стыд, не обращая внимания на Валери и акушерку, говорит ей сквозь слезы:

— Никогда, никогда не забуду, что ты дала мне сча­стье,  какое только женщина  может  принести  мужчине.