Как пляшут пылинки в полдневных лучах,

         Как искры живые в родимом огне!

         Видал я сей пламень в знакомых очах,

         Его упоенье известно и мне.

         Влетел мотылек, и с цветка на другой,

         Притворно-беспечный, он начал порхать.

         О, полно кружиться, мой гость дорогой!

         Могу ли, воздушный, тебя не узнать?

    Не позднее 1828

«На древе человечества высоком…»

         На древе человечества высоком

         Ты лучшим был его листом[10 - Памяти И. В. Гёте.],

         Воспитанный его чистейшим соком,

         Развит чистейшим солнечным лучом!

         С его великою душою

         Созвучней всех на нем ты трепетал!

         Пророчески беседовал с грозою

         Иль весело с зефирами играл!

         Не поздний вихрь, не бурный ливень летний

         Тебя сорвал с родимого сучка:

         Был многих краше, многих долголетней

         И сам собою пал – как из венка!

    1832

29 января 1837[11 - На смерть А. С. Пушкина.]

         Из чьей руки свинец смертельный

         Поэту сердце растерзал?

         Кто сей божественный фиал

         Разрушил, как сосуд скудельный?

         Будь прав или виновен он

         Пред нашей правдою земною,

         Навек он высшею рукою

         В «цареубийцы» заклеймен.

         Но ты, в безвременную тьму

         Вдруг поглощенная со света,

         Мир, мир тебе, о тень поэта,

         Мир светлый праху твоему!..

         Назло людскому суесловью

         Велик и свят был жребий твой!..

         Ты был богов орган живой,

         Но с кровью в жилах… знойной кровью.

         И сею кровью благородной

         Ты жажду чести утолил —

         И осененный опочил

         Хоругвью горести народной.