– Глава «О жестокости». Все верно сказано, не спорю. Но посмотрите год издания книги.

– Тысяча девятьсот тридцать девятый, издательство «Наука». Старая книжка.

– С тех пор книги Монтеня вряд ли печатали хоть еще раз. Война и мудрость несовместимые вещи.

– О какой войне вы говорите?

– Вы странный человек, гражданин. Не знаете самых простых вещей. Или вам угодно разыгрывать меня?

– Зовите меня Алексеем. Или Лехой. И не зовите гражданином, сразу чувствую себя под следствием. Я вас не разыгрываю. Я действительно не знаю, что случилось с вашим миром.

– С нашим миром? А разве вы…

– Скажите, Лукошин, у вас крепкие нервы?

– Достаточно крепкие. А в чем дело?

– Думаю, я должен вам кое-что рассказать. А вы сделаете некоторые выводы. Надеюсь, правильные. И тогда сами решите, стоит ли нам рассказать о новейшей истории вашего мира. Согласны?

– Вы пугаете меня, Алексей.

– Я сам испуган. То, что я вижу вокруг себя… – Тут я замолчал: мой взгляд упал на небольшой рисунок в рамке рядом с книгами. – Это вы рисовали?

– Да.

– Какое удивительно красивое лицо! Можно я возьму в руки?

– Конечно.

Я взял рамку с рисунком, подошел к горевшей на столе керосиновой лампе.

– Это ваша жена? – спросил я.

– Моя дочь.

– Послушайте, да вы просто мастер. Какие глаза!

– Это всего лишь рисунок, – с улыбкой сказал учитель. – И Кис он не нравится. Она говорит, что на моем рисунке выглядит больной.

– Кис?

– Это прозвище моей дочери. Ее все так зовут еще со школы. Однажды я рассказал ей, что это было ее первое слово. Ей тогда было месяцев девять. Она увидела кошку и сказала «Кис!». Дочка рассказала об этом одноклассникам, ну, они и начали звать ее Кис. А вообще-то ее зовут Алина.

– У вас очень красивая дочь.

– Она копия своей матери. Поставьте, пожалуйста, рисунок на полку.

– Вы не хотите говорите о своей дочери?

– Просто не думаю, что вы тот человек, с которым стоит о ней говорить, – с подкупающей прямотой сказал Лукошин. – Сначала я хочу выслушать вас. Вы, кажется, собирались меня поразить.

– Хорошо, – я поставил рамку с рисунком обратно на полку. – Тогда начнем…

Я говорил долго. Рассказал все, что произошло со мной и с Тогой за последнее время. Вкратце рассказал о второй мировой войне, о том, что она закончилась в 1945 году, правда, не сказал, как. О том, что из себя представляет мой мир и та Россия, в которой я родился. Лукошин слушал. Когда я закончил говорить, он долго молчал.

– Когда я вас слушал, – наконец, произнес он, и голос его дрожал от волнения, – мне казалось, что вы сумасшедший. Но вы нормальны, безумец не смог бы сочинить такую историю. Мне очень трудно поверить вам, но я вам верю. И знаете, почему? Потому что вы совершенно правильно изложили историю большой европейской войны до 1944 года.

– А после 1944 года? Что произошло после?

– Вы, наверное, голодны, – внезапно сказал Лукошин. – Сожалею, но у меня нечем вас угостить. Если хотите, могу согреть для вас кипяток.

– У нас есть еда, – я полез в свой спорран и вытащил пару сухих пайков, прихваченных из чемодана Веника. – Немного, но мы с вами поделимся.