|
А давить на курок хотят все, считал Второй, это – древнейший инстинкт охотника, сидящий в каждом человеке, и сдерживать этот инстинкт запретами просто глупо. Второй плевал на запреты сейчас и ждал их падения в ближайшем будущем. «Мы должны быть готовы к этому моменту», – повторял Второй. Морозовой за этим потоком слов слышалась детская обида мальчика, которого не взяли играть с собой большие пацаны. И вправду, почему торговать нефтью, газом, лесом, автомобилями или микросхемами – почётное и уважаемое занятие, а хочешь торговать оружием – сиди в подполье и не заикайся о своём бизнесе? Вместо того чтобы искать своё имя в списке миллиардеров журнала «Форбс» – общайся с уголовниками, тайно подкармливай свору ментов, депутатов, чиновников и ещё чёрт знает кого…
– Бедняга, – обычно говорила на это Морозова. – Я не представляю, как ты сможешь выжить без благотворительных балов у английской королевы и аудиенций у папы римского. – Детка, – говорил Второй. – Ты просто не понимаешь… Мне тесно в этом подвале. Мне нужен размах. Но на этот раз он заговорил о другом, менее глобальном и более конкретном. – Как там наш друг Харкевич? – спросил Второй и поморщился, как будто у перцовки внезапно испортился вкус. – Как обычно, – сказала Морозова и кратко изложила историю с поездкой на дачу Левши. – Детка, – с укоризненной усмешкой сказал Второй. – Ну зачем уж ты его так… – В каком смысле? – Поставила его на колени, в грязь, при людях… – Это не я, это какие‑то придурки случайно оказались у Левши на даче… – Детка, я же тебя знаю. У тебя ничего не бывает случайно. Ты хотела опустить Харкевича, и ты это сделала. Я же не обвиняю… – Да ничего я не хотела! – Сочетание многократной «детки» и предположения о каком‑то заговоре с целью макнуть Харкевича мордой в грязь разозлило Морозову. – Если бы хотела его припозорить, просто дата бы ему в лоб! Зачем устраивать такие сложности… – Но ты его не очень любишь, – погрозил пальцем Второй, будто мать‑настоятельница, поймавшая молодую монашку на каком‑то не очень тяжёлом, но малопристойном грехе. Морозова оскорбилась: – Не очень люблю? То есть люблю, но не очень? Как ты смеешь говорить мне такие гадости?! Я люблю три вещи – кофе, мороженое и мартини. Даже тебя в этом списке нет. Остальные – за пушечный выстрел от слова «люблю». Харкевич – за световые годы от этого слова… – Успокойся… – А ты думай, когда говоришь… – Я пытаюсь, детка, – Второй посерьёзнел. – Я же не просто так про Харкевича заговорил… – Я знаю, что у тебя тоже ничего не бывает случайно. – Послушай… Харкевич, он довольно хреновый коммерсант. – Открыл Америку. – Он болтун, бабник, и при случае он ворует деньги. – Ну так давай убьём его. – О, – Второй откинулся на спинку кресла. – Это ты сказала, не я.
4
Потом Второй говорил медленнее и тише, словно боялся, что его подслушивают, хотя подслушать он мог разве что сам себя. – Харкевич – он здесь неспроста. Его мне навязали. Есть такой большой человек, он работает в правительстве и при этом имеет свой большой бизнес. У нас с ним были кое‑какие отношения, но дело не в этом. Он меня попросил – пристрой племянника, дай ему какую‑нибудь приличную работёнку Я пристроил племянника. |
