– Как это?

– Это план Крестинского.

Малик на миг напрягается, но вспоминает, что через пятнадцать минут весь мир придёт к концу.

– Про Крестинского знаешь? Плохо. То есть для него плохо. Для тебя – хорошо.

– Малик, вы бы не довезли «чемодан» до Пятигорска.

– Ты о чём?

– Ты был нужен Крестинскому, чтобы забрать бомбу и вывезти её на юг. Под Пятигорском или где‑то на пути вас бы встретили. Тебя бы убили, Малик. А бомбу забрали.

– Ну какой же ты псих, – говорит Малик. – Ну что ты придумываешь? Зачем Крестинскому меня убивать, если я на него работаю, если я выполняю его задания?

– Затем, что у него есть задание, которое ты не согласился бы выполнить.

– Что же это такое?

– "Ядерный чемодан" нужно было взорвать на юге Чечни. И сказать, что русские устроили геноцид. Ты бы сделал такое?

– Такого никто бы не сделал, – пальцы Малика сжимаются на автомате. – Такого бы никто никогда не сделал.

– Ты говоришь про себя. Но есть другие, и они бы сделали это. Мы как‑то записали переговоры Крестинского с Акмалем. Ты же помнишь, кто такой Акмаль, да? Он человек в турецкой разведке, но работает на Крестинского. Муса, который приехал сюда с тобой, – он же не коренной чеченец, да? Он чеченец, родившийся в Турции. Кто посоветовал тебе взять его? Акмаль. Муса должен был убить тебя, Малик. И передать бомбу таким людям, которым действительно плевать, что и где взрывать. Муса сейчас там, – Бондарев махнул рукой вверх. – Он умирает, но мы успели с ним поговорить. Мне жаль, что всё так сложилось для тебя. Малик. Тебя продали, потому что с тобой слишком сложно иметь дело. Проше нанимать самоубийц за сто долларов. Крестинский ненавидит тех, кто выгнал его из России, он хочет их скомпрометировать любой ценой. Ну и ещё кавказский нефтепровод – после ядерного взрыва он уже никогда не заработает, а у Крестинского наверняка заготовлены какие‑нибудь финансовые афёры на этот счёт…

– Десять минут, – усталым голосом пожилого человека произносит Малик. – И всё это кончится. Я не хочу знать, правду ты мне сказал или нет. Все это оскорбляет мой слух. Давай просто молча подождём десять минут.

– Я помолчу, – говорит Бондарев. – Но теперь и ты ответь на мой вопрос.

– Что тебе надо? – равнодушно говорит Малик.

– Расскажи мне о Химике.

Малик меняется в лице.

– Расскажи, как вы встретились в девяносто втором году. Малик хочет что‑то сказать, но морщится от боли.

– Расскажи, что он тебе поручил. И как ты справился с этим поручением.

Малик смотрит на часы. Потом на Бондарева.

– Наверное, мне надо это рассказать. Это облегчит мои последние минуты в этом мире. Я однажды уже рассказывал эту историю, но я рассказал её Крестинскому, а это то же самое, что исповедаться дьяволу. Он вытягивает из людей их преступления, чтобы потом пустить в дело. Теперь я расскажу тебе, а потом мы все умрём. Наверное, в этом есть какой‑то смысл.

11

Когда Малик заканчивает говорить, у них остаётся ещё три минуты. Бондарев смотрит на Малика, тот разводит руками и говорит:

– Ну да. Я это сделал. И было бы глупо сожалеть или стыдиться этого, потому что нельзя вернуться назад и все исправить. Этого нельзя исправить хотя бы потому, что я так до сих пор и не понял – зачем это было нужно Химику. Ха… Получается та же самая история, что и с Крестинским. Я совершаю поступки, но не знаю их истинного смысла. Мне и в самом деле пора умирать.

– Осталось две минуты, – говорит Бондарев, который надеется, что сумеет полностью пересказать Директору то, что сделал в девяносто втором году Чёрный Малик.