Это голоса с противоположных сторон поляны. Это кольцо. Кольцо – это замкнутая линия. Замкнутая. То есть не имеющая выхода. По‑русски это ещё называется «кранты». И много ещё есть других хороших русских слов для обозначения такой ситуации.

– Я сейчас выйду, не шмальни в меня случаем…

– Ага.

Алексей машинально отметил, что эти говорят «шмальнуть», а у Алексея во взводе говорили про то же самое «засадить» или «херачить». Вот, оказывается, в чём разница. Когда ты стреляешь, то херачишь. Если в тебя, то шмаляют. Отлично.

Сейчас эти ребята вылезут из кустов, подойдут к машине и уж тогда так шмальнут, чтобы наверняка. Гады. Гады. Гады.

Он изо всех сил вжимался в пол, чувствуя рёбрами педали, рычаг… И ещё какую‑то постороннюю вещь, которая не была предусмотрена конструкторами «ВАЗа».

Алексей быстро протиснул руку, схватил небольшой цилиндр, подтащил к себе. Это была та самая волшебная палочка, которую он так отчаянно искал. На этот раз она приняла форму и свойства дымовой шашки, но у Алексея не было претензий по этому поводу.

Кто‑то из полковничьих людей, то ли Михалыч, то ли Петрович, выбрался в этот миг на поляну и направился к машине.

А потом пошёл дым, и стрелок пропал в дыму. Для Алексея это не было удивительным, для стрелка – было.

– Ах ты ж, мля! – прочувствованно сказал стрелок, прежде чем закашлялся и отступил назад. В следующую секунду что‑то тяжёлое и тоже кашляющее ударило ему в грудь и повалило наземь. Палец стрелка на спусковом крючке судорожно дёрнулся, короткая очередь ушла в небо, но это было лишь начало.

Потому что затем все остальные стволы принялись палить наугад и без передышки, боясь упустить в дыму свою мишень. Полковник Фоменко яростно жал на спуск «Макарова», приняв участие в коллективном стрелковом безумии, и в какой‑то момент ему вдруг показалось, что он различает в дыму человеческий силуэт. У Фоменко появилась твёрдая уверенность, что вот сейчас он влепит гадёнышу свинцовую оплеуху в башку, только надо чуть‑чуть поближе подобраться… Фоменко, выставив пистолет перед собой и пристально вглядываясь в тёмную пелену возле машины, шагнул, потом ещё, а потом вдруг споткнулся, упал и больше не двигался. Никто этого и не заметил, потому что каждый был занят своим делом: стрелки лихорадочно расходовали боезапас, Олег Фоменко лежал на полу «десятки» и орал от ужаса, а Алексей спасал свою шкуру.

Алексей Белов пробежал в трех метрах от тела полковника Фоменко и не заметил его. Сейчас Алексея больше заботили две другие вещи – скорость и пули. Он бежал так быстро, как только мог, а пули… Пули ломали ветки и сбивали листья, с чавканьем входили в кору деревьев или просто проносились мимо с голодным свистом. Пуль было много, но они были глупы, и с каждым шагом Алексей все больше верил, что сумеет уйти. Вот ещё пять метров, вот ещё… И все эти пули, все эти крики – они постепенно оставались позади. Так ему казалось.

Пока вдруг голоса не раздались совсем близко. Слева, а потом оттуда прилетела и пуля, расцарапав Алексею плечо. Он стиснул зубы и резко свернул вправо, ещё больше согнувшись и ещё больше петляя, насколько позволяли ему деревья и кусты.

В какой‑то момент он практически бежал на четвереньках, толкаясь руками от земли; а потом зацепился ногой за корень и покатился кубарем куда‑то вниз, расцарапав лицо.

Алексей долго лежал абсолютно неподвижным и беззвучным предметом – не было ни чувств, ни мыслей, одна лишь усталость, камнем придавившая его к земле.

Где‑то слышались голоса, но уже далеко, слов было не разобрать. Потом стало совсем тихо, но Алексей не торопился подавать признаки жизни.

Мошки липли к его кровоточащим царапинам – на лице, на ноге, на кулаках, разбитых об спецназовца в том отчаянном прыжке.