– Об чем речь, Петрович?.. – мягко сказал Фомич, ощущая плечом через лавсан тепло директорской руки. – Все сделаем в лучшем виде…

– Но учти… – Булов пытливо заглянул в глаза Пробкину. – Будет перебор дозы. И большой… А я имею право подписать только пять рентген. А?..

– Да я же все знаю, Петрович… Все знаю… – растроганно сказал Пробкин. – Наверх‑то это не объяснишь…

– Да… – сказал Булов, пряча повлажневшие глава. – Если не мы с тобой, тогда кто ж? Молодые?.. Жалко… Понимаешь, где тонко, там и рвется. Не успевают с ремонтной машиной. И дело не в том, что наверх не объяснишь. Там ведь тоже такие, как мы с тобой, есть. Но есть и порядок вещей, понимаешь… И не мы его с тобой придумали, и не они… История… Мы ведь не только энергию отпускаем… Вот такие дела… А у нас с тобой, Фомич, опыт громаднейший. Видишь?.. – Булов подмигнул Пробкину отекшим веком и повернул вверх ладони. В глубине обструпленных ран, под белесоватой пленкой, краснела живая плоть…

Фомич бережно тронул своей корявой рукой горячую руку директора.

– Спасибо, Ваня… Я знал… – растроганно сказал Булов. – Подписал тебе и твоим орлам аккордный наряд по полторы тыщи на брата. Это все, что я могу… Конечно, не в деньгах тут дело, но… Труд‑то есть, и огромный… – Булов помолчал. – Спирт возьмите сколько нужно для дела, но не злоупотребляйте.

– Будь спокоен, Петрович, все будет путем.

– Спасибо, друг… А уж сколько получим рентген, это все будет наше. И с нами уйдет… Я уже чувствую ее… Скоро…

И вот теперь, принимая из рук Изюмова наряд‑допуск и внутренне усмехаясь какой‑то испуганной настороженности начальника смены, который уж очень нажимал на последнюю фразу: «Годовая доза… Но сам понимаешь…» – «Понимаю… Что уж там… – улыбнулся Фомич. – Тут уж, дай бог, двумястами обойтись».

– Ты прав… – сказал Изюмов, нахмурившись. – Но учти. Дозиметры возьмете оптические. Шкала на пять рентген… Это и будет официально зарегистрировано.

– Знаем… – сказал Фомич суше прежнего. Его вдруг несколько задело, что истинная доза, которую они получат, будет скрыта.

Ведь в этом же отчасти и состоял героизм его и его товарищей – гвардейцев ядерного ремонта. Они принимали удар на себя в конечном счете во имя будущего, во имя мира на земле. Хотелось, чтоб об этом знали. Это же в большей степени и вызывало в них тайную гордость, поднимало на воображаемый пьедестал, позволяло высоко держать голову.

Но… Зафиксировано не будет… Слух, конечно, пройдет, легенда останется… Однако винить некого. Некого… Ни он, Фомич, ни Булов перешагнуть сегодня через сложившийся порядок вещей не смогут. А раз так…

Лицо Фомича снова приняло озабоченное выражение. В душе закипало какое‑то злое, упорное чувство. Выйдя в коридор и не глядя на ремонтников, приказал:

– Вася, быстро получи на всех оптические дозиметры. Вот, возьми допуск. – И, подумав, немного тише сказал: – Захвати и фотокассеты. Это для нас… Интересно все ж, сколь хватанем.

Вася Карасев с готовностью мотал головой:

– Ага, ага.

– Дуй, Карась.

Вася быстро потопал к дозиметристам.