– Я рисковал, когда ехал к тебе, – недовольно произнес печенег. – Дай мне одну гривну сейчас.

    – Эй! – подал голос Йонах. – Я поклялся, хан, что тебе не причинят вреда. Хочешь сказать: моя клятва – ничто?

    На счету Йонаха было больше мертвых копченых, чем вшей на жадном печенеге. Поэтому негромкая фраза хузарина подействовала на печенега не хуже, чем касание острого железа.

    Степняк вздрогнул, напрягся… Но он был не глуп: сообразил, что клятва Йонаха защищает его и от самого Йонаха. Печенег расслабился и снова раздулся от важности.

    А зря.

    – Когда мы с тобой снова окажемся в Диком Поле, моя клятва будет исполнена… – произнес Йонах.

    Продолжать он не стал. Печенег и без слов сообразил, что подразумевал хузарин.

    «И тогда ты ответишь за свои слова».

    – Я верю тебе! – поспешно заявил степняк. – Не нужно денег!

    – Ты добудешь мне чашу? – строго спросил воевода.

    – Да!

    – Хорошо.

    – Держи, хан! – Воевода бросил на стол тонкую серебряную бляху с вычерненным соколом. Этот знак в Киеве был известен всем: такой же сокол, только синий на белом поле, украшал знамя воеводы. – Покажешь его – тебя приведут ко мне. А сейчас уходи. До лодьи тебя проводят. Кормчий предупрежден.

    Униженно кланяясь, копченый попятился к двери. На пороге уже маячили Артёмовы вои. За копченым – глаз да глаз. Еще сопрет чего…

    Едва степняк убрался, в трапезной тут же появилась хозяйка с тремя домашними девками.

    Девки засуетились, накрывая на стол, а матушка чинно опустилась рядом с мужем. Славка в очередной раз подивился: какая она махонькая – в сравнении с громадиной-отцом.

    Славка с Йонахом обнялись, поцеловались по-родственному.

    – Как Данка? – спросил Славка.

    – Животик рóстит, – с удовольствием сообщил Ионах. – Артём, ты с ханком этим копченым надежных людей отправил?

    – Надежных, – успокоил его Артём. – Не забалует волчок степной. Как думаешь, бать, не наврал он про чашу?

    – Нет, – качнул головой отец. – О той чаше я уже от других слыхал. А вот в том, что поможет ее выкупить, – сомневаюсь. Однако попытаемся. Не дело это, когда над прахом великого воина такое творят.

    Стол между тем уже уставили блюдами со снедью: тушеной, жареной, вареной. Дичь и домашнее мясцо, копчения, соления, рыбка белая и красная, баранья похлебка с требухой и грибная соляночка, пироги сладкие и соленые, квасок и сбитень, пиво и мед. И кувшины с вином: зеленым и красным, булгарским, хузарским, ромейским…

    Славка сглотнул слюну, но терпел. Ждал, когда будет можно.

    – Возблагодарим Господа! – строго произнесла матушка.

    – Отче наш, иже еси… – торжественно начал воевода. Остальные подхватили. Кроме Йонаха. Хузарин поклонялся Богу по-своему. И молился не по-булгарски, а по-иудейски. Все попытки тещи обратить его в истинную веру хузарин вежливо пресекал. Правда, не возбранял жене молиться Христу, чем отчасти примирил набожную Сладиславу со своим иноверством.