|
- Ладно, хоть он и ирландец, не верю, чтобы смог танцевать на этом столе, - заключил Годфри и сделал добрый глоток шампанского. Что бы нам быть поосмотрительнее... Корабль все еще беспокойно покачивался с боку на бок, но мы приписывали наши ощущения бодрящему воздействию шампанского, а не коварству погоды. - Конечно, смогу, - заявил Питер, возмущенный тем, что подвергается сомнению его мастерство. - Сейчас покажу вам, какие упражнения мы делали. С этими словами он выдвинул столик на середину каюты и задумчиво воззрился на него. - На мне слишком много надето, - сообщил он и чинно разделся до трусов. - Вот почему артисты балета пользуются дурной славой, - сказал Годфри. - Носятся всюду в чем мать родила. - Я не в чем мать родила, - негодующе возразил Питер. - Верно, Марго? - Пока что нет. - философически согласилась она. Питер взобрался на столик и поднял руки над головой, изящно изогнув кисти. Привстал на цыпочках и лукаво посмотрел на нас. - Спойте что-нибудь, - предложил он. Подумав, Годфри стал напевать нечто отдаленно напоминающее мелодию из "Щелкунчика". Питер закрыл глаза в экстазе, исполнил несколько пируэтов и приседаний, снова поднялся на цыпочках, готовясь исполнить еще один пируэт, однако тут в борт лайнера ударила особенно сильная волна. Бедный наш Нижинский издал пронзительный крик и упал со столика, размахивая руками и ногами - ни дать ни взять птенец, который на краю родного гнезда пытался взлететь и, потеряв равновесие, кувырнулся куда-то в неведомый мир. Приземлившись на полу, Питер, белый как простыня, схватился за бедро. - О-о! О-о! О-о! - завопил он, и я сразу вспомнил нашу кольцехвостую лемуриху. - О-о! Моя нога! Я сломал ногу! Только этого нам не хватало, подумал я. Завтра утром прибываем в Нью-Йорк, а моего секретаря угораздило сломать ногу. Окружив нашего поверженного героя, мы влили ему в рот шампанского между побелевшими губами и заверили его, что священника еще рано вызывать, а главное - что нога вовсе не сломана. Он основательно растянул бедренные мышцы, но кости не пострадали. Тем не менее ему следовало посетить больницу, получить рентгеновский снимок и подлечиться. А потому, когда мы пришли в Нью-Йорк, моего доблестного Дживза увезла "скорая помощь", и я должен был в одиночку противостоять опасностям Нового Света. К счастью, первые мероприятия моего турне были сосредоточены в самом Нью-Йорке или достаточно близко от него, так что я мог сам справиться с делами, пока Питер томился в больнице, откуда поступали счета на такие астрономические суммы, что оставалось лишь надеяться на нашу страховку. Медицина в Америке - такой прибыльный рэкет, что я удивляюсь, как это мафия не прибрала ее к рукам. В Нью-Йорке молодая женщина, замещавшая Питера в роли моего опекуна, всячески расхваливала мне некоего доктора Томаса Лавджоя. Дескать, на него всегда и во всем можно положиться; было видно, что она от него без ума. Моя опекунша жаловалась, что ей никак не удается устроить мне встречу с ним, на него такой спрос, что он неуловим, как блуждающий огонек. Но вот однажды утром, когда мы вышли из универсама, где мне понадобилось что-то купить, она вдруг радостно взвизгнула. - Посмотрите! - воскликнула она. - Посмотрите - это же Том Лавджой! Я обернулся, чтобы поглядеть на человека, олицетворяющего верх неуловимости, и увидел приближающегося к нам танцующей походкой худощавого молодого мужчину с взъерошенной темной шевелюрой, веселыми карими глазами и подкупающей улыбкой на привлекательном лице. |
