— Как, это ты, Фиби! — воскликнула Роза, войдя в свою комнату и увидев там певицу, расстилающую постель для своей маленькой хозяйки, как та обыкновенно делала.

— Я жду вас, моя дорогая. Где вы были так долго? — спросила Фиби, поправляя огонь в камине, словно пытаясь вернуть румянец на свои щеки, которые были необыкновенно бледны.

Роза сразу поняла, что случилось что-то недоброе, а взглянув на Фиби, убедилась в своей догадке. Ее словно окатило холодной водой. Счастливые фантазии мгновенно улетучились из ее головы, но, будучи от природы тактичной, Роза с уважением отнеслась к состоянию Фиби — не задала ни одного вопроса, не сделала ни одного предположения — просто предоставила подруге право молчать или говорить.

— Я так переволновалась! Мне нужно было немного побыть на свежем воздухе, чтобы успокоить нервы. О, моя дорогая Фиби, я так счастлива, так горжусь, так изумляюсь твоему мужеству и искусству! И так люблю тебя! — Роза со слезами целовала бледные щеки подруги. Фиби прижала к себе свою маленькую хозяйку, убежденная, что ничто на свете не сможет разрушить их дружбы.

— Это ваша заслуга, моя дорогая, без вас я до сих пор мыла бы полы, не смея мечтать ни о чем другом! — в теплом голосе Фиби слышалось нечто более глубокое, чем благодарность, с последними словами она с таким достоинством вскинула голову, как будто на нее только что возложили венок.

Ничто не укрылось от внимания Розы: этот тон и жест явственно говорили, что нынешним вечером Фиби заслужила лавровый венок — как певица, и миртовый — как невеста. Но маленькая хозяйка лишь задумчиво оглядела подругу своего детства и спросила:

— Значит, сегодняшний вечер был счастливым для тебя, так же как для всех нас?

— Да, самый счастливый и самый тяжкий в моей жизни, — ответила Фиби коротко, стараясь избежать вопросительного взгляда Розы.

— Почему ты отказалась принять нашу помощь? Ты слишком горда, моя Дженни Линд!

— Я не могла по-другому. Иногда я так остро чувствую, что у меня никого, кроме вас, нет, — она вдруг смолкла, пытаясь справиться с предательской дрожью в голосе. Через минуту она спросила ровным, безжизненным тоном: — Так вы находите, что я хорошо пела сегодня?

— И не я одна. Все хотели поздравить тебя, но я отправила их домой. Я так и думала, что ты переутомишься. Но, может быть, мне не следовало делать этого, может, тебе приятнее было бы собрать вокруг себя всех наших, а не только меня одну?

— Это самое лучшее, что вы могли сделать. И что может быть лучше, чем быть с вами, мой дружочек?

Фиби редко так называла подругу, но когда называла, то вкладывала в эти слова всю свою душу. Слышать их Розе было так же отрадно, как обращение «моя девочка» — от дяди Алека. Сейчас Фиби произнесла их с какой-то страстью, тень ужасной катастрофы легла на ее лицо. Невозможно было дальше притворяться непонимающей, и Роза погладила Фиби по щеке, вновь разгоревшейся лихорадочным румянцем:

— Не скрывай того, что тебя тревожит, поделись со мной, как я во всем делюсь с тобой.

— Хорошо, маленькая хозяйка! Дело в том, что я должна уехать раньше, чем мы предполагали.

— Почему, Фиби?

— Потому что Арчи любит меня.

— Наоборот! Это причина, по которой ты должна остаться и сделать его счастливым!

— Нет, это невозможно. Это вызовет неудовольствие всей семьи. Вы сами знаете, что так и будет.

Роза открыла было рот, чтобы горячо опровергнуть это предположение, но, покачав головой, ответила чистосердечно:

— Дядя и я будем от души рады.