|
– Они хоронят его в пещере? – допытывался Вениамин. Однажды он спросил это впервые, и тогда Иосиф объяснил ему все. Позднее малыш делал вид, будто забыл объяснения брата, – чтобы получить их снова и послушать рассказы Иосифа об Адонаи, убитом овчаре и владыке, которого оплакивал мир. Ибо при этом Вениамин вслушивался не столько в слова брата, сколько в самый тон и ход его речи, и у него возникало смутное ощущение, что он улавливает тайные мысли Иосифа, которые – так казалось – были растворены в его речи, как соль в море. – Нет, хоронят его позже, – ответил Иосиф. – Сначала они ищут его. Он сидел у подножья камня Астарот, черноватой, шершавой, словно бы в волдырях, пира-миды, и его руки, на тыльной стороне которых, двигаясь, проступали тонкие пясти, начали вить венок из собранных веток. Вениамин разглядывал его сбоку. Тусклый блеск у него под виском и на подбородке показывал, что Иосиф уже брил бороду; он делал это с помощью смеси масла и щелока и каменного ножа. Ну, а если бы он отпускал бороду, что тогда? Можно было представить себе, что это очень бы его изменило. Длинную бороду он, пожалуй, не успел бы еще отрастить – но все-таки что стало бы тогда с его красотой, особенно красотой его семнадцати лет? Да носи он на шее собачью голову, это преобразило бы его, по сути, не больше! Хрупкая вещь красота, надо признать. – Они ищут его, – сказал Иосиф, – ибо он их величественная пропажа. Даже те женщины, что спрятали образ в кустах, ищут вместе со всеми, они и знают, и не знают, где он, они нарочно сбиваются с пути. Они блуждают, ищут и плачут, плачут все вместе и в то же время каждая в оди-ночку: «Где ты, прекрасный мой бог, мой супруг, мой сын, мой пестрый овчар? Я тоскую о тебе! Что стряслось с тобой в роще, в мире, среди зеленых дерев?» – Но ведь они же знают, – вставил Вениамин, – что владыка растерзан и мертв? – Нет еще, – возразил Иосиф. – На то и праздник. Они знают это, потому что это однажды было открыто, и еще не знают этого, потому что еще не настал час открыть это снова. У каждого часа праздника свое знание, и каждая женщина – ищущая богиня, покуда она не нашла. – Но потом они находят владыку? – Ты это говоришь. Он лежит в кустах, и один бок у него растерзан. Столпившись вокруг него, они все воздевают руки и пронзительно кричат. – Ты слышал и видел это? – Ты знаешь, что я уже дважды слышал это и видел, но я взял с тебя слово, что ты ничего не расскажешь отцу. Ты не проговорился? – Ни единым словом! – заверил его Бенони. – Зачем мне огорчать отца? Я достаточно огор-чил его своей жизнью. – Я опять схожу, когда подойдет время, – сказал Иосиф. – Сейчас мы находимся на одинако-вом расстоянии от прошлого раза и от следующего. Когда давят маслины, остается как раз поло-вина круговорота. Это чудесный праздник. Владыка лежит в кустах, вытянувшись, со смертель-ной, зияющей раной. – Каков же он на вид? – Я тебе описывал его. Он хорош собой и сделан из масличного дерева, воска и стекла, ибо зрачки его сделаны из стекла, и у него есть ресницы. – Он юн? – Я же говорил тебе, что он юн и прекрасен. Прожилки желтого дерева похожи на тонкие сплетения жил его тела, кудри у него черные, на нем пестротканая набедренная повязка, украшен-ная финифтью и жемчугами, с червленой бахромой по краю. – А что у него в волосах? – Ничего, – коротко ответил Иосиф. – Его губы, ногти и родимые пятна сделаны из воска, и страшная рана от клыка Ниниба тоже выложена красным воском. Она кровоточит. – Ты сказал, что женщины очень убиваются, когда его находят? – Очень. До сих пор был только плач о пропаже, а теперь начинается великий плач о наход-ке, куда более пронзительный. |
