Они оба посмотрели на меня.

    -  Его? - удивленно спросил помещик. - Казака? Это что тот самый, который был с Марфой?

    Мы молчали, давая ему возможность осознать новость.

    -  Но, ведь тот сгорел!..

    -  Не до конца, немного осталось, - сказал я. - А теперь пошли во двор.

    -  И Марфа? Марфа тоже? - совершенно ошарашено спросил Кошкин.

    -  Тоже, тоже, - ответил я, подталкивая его к выходу, - радуйся, что не загубил невинную душу, может на том свете зачтется. Тебе кто ее велел сжечь, Захарьина?

    -  Она, - тихо ответил он, - она ехидна, серебром и златом прельстила ведьма. Только я сам не хотел девке зла, меня бес попутал! Как будто затемнение нашло, не моя в том вина, а нечистого, - поторопился он оправдать свою вину.

    -  Ясное дело, ты жертва вселенского зла, - сочувственно согласился я, выталкивая его из дверей.

    Кошкин иронии не понял, как и слишком мудреного выражения, и ухватился за слово «жертва», заговорил быстро, захлебываясь словами:

    -  Он, он враг рода человеческого! Он Иисуса смущал и меня смутил. Не выдержал я искушения, поддался! Отмолю грех, Господом клянусь, отмолю! Обедню закажу за здравие, свечу пудовую образу Святителя поставлю! Господь всемилостив, он простит! Он то ведает, что нет у меня на сердце зла! Бедным милостыню раздам, - совсем тихо добавил он, поняв, что я его не слушаю.

    В людской каморе, как и прежде, было пусто. Я крикнул Степану, что мы выходим. Он не ответил.

    -  Иди первым, - приказал я Кошкину, - как выйдем, велишь своим холопам убраться со двора.

    Через узкий проход барин шел первым, я следом за ним подталкивая в спину сабельным острием. Последним оказался Гривов. Ближе к дверям стали слышны крики во дворе. Мы вышли на крыльцо. Двор был заполнен людьми. Как только нас увидели, крики разом смолкли. Кошкин стоял впереди меня, и моей сабли толпе видно не было.

    Не знаю, что в эту минуту думал Афанасий Иванович, скорее всего, искал способ, спастись. Внизу, во дворе стояли его подданные, среди которых я увидел несколько человек с оружием в руках. Похоже, запертые в избах гайдуки сумели освободиться, и это сильно осложняло дело.

    -  Приказывай всем уйти, - тихо сказал я, наклоняясь к лысине покрытой крупными каплями пота.

    Кошкин вздрогнул, не зная на что решиться.

    -  Приказывай - свирепым шепотом, повторил я.

    Кошкин, было, дернулся, но сказать ничего не успел. Сзади нас на крыльцо вышли новые действующие лица, запорожец в моем камзоле об руку с «просватанной» Дарьей и. дородная хозяйка.

    Женщины уже успели одеться. Дети остались стоять в сенях, выглядывали в двери, не решаясь выйти на крыльцо.

    Я невольно оглянулся назад. Словно почувствовав спиной, что конвоир на мгновение отвлекся, Кошкин бросился вниз по ступеням. Я дернулся, попытался достать его концом сабли, но он успел преодолеть несколько ступеней, я его не достал.

    Бежать за ним было равносильно самоубийству. Толпа стояла так близко к крыльцу, что я бы разом оказался в ее власти.

    -  Бей их! - закричал помещик, но тут же его голос оборвался и вместо того, что бы скрыться в толпе, он остановился на последней ступени лестницы и сделал шаг назад.

    -  Убили! - воскликнул он, оборачиваясь ко мне. - Меня убили!

    Я не понял, к чему он это сказал, имея в виду, что не успел достать саблей и значит уже никак не мог убить.