Крестьяне, которых успел освободить от колодок Гривов, или помогали ему вызволять товарищей, или сбегались сюда, где произошли главные кровавые события. Начинался народный бунт, как называл его Пушкин, безжалостный и беспощадный.

    Пока я в своих скользких следях медленно взбирался по косогору, меня обогнали несколько парней с горящими глазами. Они легко взбирались наверх в своих шершавых липовых лаптях. Тотчас послышались отчаянные крики. Когда я выбрался из оврага, спасать было некого. Парни добили раненных казаков с такой быстротой, что можно было позавидовать их навыку.

    С их стороны это было неблагородно, убивать раненных пленников, но рассуждать о благородстве в присутствии людей, чьих сестер и невест насиловали и убивали на глазах у всей деревни, у меня не повернулся язык. Ни в семнадцатом, ни, пожалуй, в двадцать первом веке, мы россияне не доросли или, что мне более понятно, не докатились до «стокгольмского синдрома» - состояния, когда жертва начинает сопереживать и сочувствовать своему мучителю. Мы пока живем проще и естественнее, чем европейцы. За выбитый зуб стараемся вырвать око, а лучше сразу два, причем вместе с головой.

    -  Зачем ты им разрешил, - с упреком сказал я Степану.

    На что он ответил вполне в духе своего времени:

    -  Все равно бы пришлось их добивать, днем раньше днем позже… Пусть уж и мужички в охотку потешатся…

    -  Тешиться будут казаки, если вернутся, - закричал я, и побежал смотреть, не возвращается ли бандитская сотня.

    Крестьян оказалось слишком много, чтобы незаметно, не оставляя следов спрятать их в лесу. Когда казаки увидят, что мы тут натворили, и бросятся в погоню, тогда…

    Даже думать о таком мне не хотелось. Миновав лагерь, я выскочил на опушку. На наше счастье, на пустоши пока никого не было.

    -  Ну, что? - спросил Степан, который, оказывается, бежал следом за мной.

    -  Пока их не видно, - констатировал я и так очевидное. - Нужно отсюда срочно убираться!

    -  Куда же мы денемся с бабами и детьми? Враз догонят…

    -  А что ты предлагаешь? - мрачно спросил я, первый раз за сегодняшний день испытывая растерянность.

    -  Пусть мужики за себя сами дерутся, - спокойно ответил Степан.

    -  Чем, десятком сабель? Да они их в руках держать не умеют…

    У меня уже был случай готовить из крестьян волонтеров, и я вдосталь намучился, прежде чем добился хоть каких-то сносных результатов.

    -  Тогда нужно устроить засаду, - подумав, предложил Степан. - В поле с конными нам не справиться, а в лесу может быть и получится. Навалимся скопом…

    -  Не знаю, - с сомнением сказал я, уже понимая, что это единственный выход. - Крестьяне, поди, в неволе ослабели…

    -  Ничего, мы привычные, как-нибудь с божьей помощью совладаем с недругами, - сказал сзади спокойный голос.

    Мы обернулись. Здоровый, голубоглазый мужик с окладистой русой головой, застенчиво улыбаясь, утвердительно кивал головой на наш немой вопрос.

    -  Ничего, ты нам только слово скажи, мы за себя постоим!

    -  Ладно, - невольно согласился я, - стойте, а слов я вам, сколько хочешь, скажу! И говорю первое: нужно срочно готовить дубины.