Договорить он не успел. На Степана, прямо с земли с кривым турецким кинжалом в руке, бросился владелец заплетенного оселедца. Теперь уже мне пришлось взмахнуть саблей и в последний момент помешать ему, воткнуть клинок в живот запорожца. Удар, надо сказать, получился, хотя я на лишнюю секунду задержался вытаскивая из тугих ножен клинок. Казак упал прямо в ноги кашевара и натужно закричав, пытался ползти, скребя землю ногтями.

    И опять о происходящем никто не сказал ни слова. На разрубленную голову товарища казаки старались не смотреть. Вислоусый как запнулся на полуслове, так и сидел с открытым ртом. Я думаю, то, что казаки не попытались всем скопом оказать сопротивление было из-за того, что все они были ранены.

    Не дождавшись протестов, я спросил:

    -  Где крестьяне, что вы угнали?

    Мне не ответили, было, похоже, что больше никто не хотел высовываться. Что им грозит от казацкого сообщества и, особенно, запорожцев они представляли вполне реально.

    -  Ты говори, - указал я саблей на вислоухого.

    Казак смутился, наконец, закрыл рот с несколькими выбитыми зубами и, кашлянув, ответил:

    -  Так они, в овраге, - махнул он рукой, указывая направление.

    -  Всем встать, - приказал я, хотя двое из лежащих, были явно тяжелораненые. Однако оставлять у себя за спиной пятую колону я не собирался. - Кто не сможет, я помогу, - добавил я, демонстративно играя клинком.

    Намек поняли. Все пятеро медленно поднялись.

    -  Отцепите сабли и ножи, кто оставит оружие, зарублю, - вступил в разговор Степан.

    В серьезности его намерений никто не усомнился, и оружие полетело в кучу.

    -  Теперь ведите к крестьянам, - приказал я и, поверженное воинство, спотыкаясь и помогая тяжело раненным товарищам, побрело вглубь леса. Мы со Степаном шли следом, отстав, на всякий случай, шагов на пять. Однако героя способного поднять против тиранов массы не нашлось, и мы без проблем добрались до места. Впереди виднелся невысокий вал, за которым угадывался овраг. Откуда, снизу, было слышно нестройное хоровое пение. Голоса были женские, какие-то унылые. Наши провожатые пошли прямо к валу.

    -  Стойте! - приказал я, не давая им возможность предупредить караульных о непрошенных гостях.

    Казаки сделали вид, что не услышали, и опять Степан предпринял свои крутые меры: первый в шеренге упал с разрубленной надвое головой. Как мне не было ненавистно насилие, но в эту минуту спорить с ним об абстрактном гуманизме я не стал. Ибо, сказано в шестьдесят первом псалме: «каждому воздашь по делам его».

    И опять никто из казаков не вскрикнул и не запротестовал. Остановились и послушно замерли на своих местах.

    -  Всем лечь лицом вниз, руки за голову, - приказал я, предвосхищая будущие полицейские приемы.

    Квартет как подкошенный повалился на землю, правда, как правильно заложить руки за голову они не знали.

    -  Стереги, - одними губами сказал я кашевару и приготовил лук и стрелы.

    Стрелять из лука меня научили, перед тем как отправить в средние века. Особенно в этом искусстве, требующем каждодневной тренировки я не преуспел и, честно говоря, не годился даже в подметки покойному Селиму, сумевшему стрелой поразить лошадь точно в глаз, но с двадцати-тридцати шагов попасть в мишень могу без вопросов.

    Песнопение, между тем продолжалось.