Марфа долго не отвечала, и я решил, что она заснула. Потом вдруг тихо сказала:
- Моя матушка давно умерла, я ее совсем не помню, у меня мачеха…
- Мачеха, - повторил я следом за ней, понимая, что у такой красивой девушки с женой отца должны быть очень не простые отношения. Женщины редко прощают подобное совершенство. - Молодая?
- Нет, уже старая, ей двадцать семь годов…
Я чуть не засмеялся. Что-то у Марфы все кругом старики.
- Она тебя обижает?
Девушка на вопрос не ответила и, неожиданно для меня спросила:
- А почему когда я к тебе подошла, ты меня не тронул? Сил нет?
- Почему я тебя должен был трогать? - удивился я. - Тебе же этого не хотелось!
- Не знаю, меня все почему-то хотят потрогать. Я в монастырь уйду, там тихо, благолепно, все Господу молятся… Умолю батюшку, он меня и отпустит…
По поводу монастырского благолепия у меня существовали определенные сомнения. Люди и за глухими стенами остаются людьми, со всеми страстями, честолюбием и нереализованным желаниями. В закрытом пространстве это протекает еще сильнее, чем в обыденной обстановке.
Однако объяснять ей такую точку зрения было совершенно бессмысленно. Мне стало почему-то жалко что такая красота зачахнет в келье, не оставив после себя на земле потомство.
- Ладно, давай спать, утро вечера мудренее, поговорим об всем завтра.
Марфа не ответила. Я уже начал засыпать, когда она тихо произнесла:
- Я не могу спать, мне страшно…
- Здесь тебя никто не тронет, - сонно отозвался, - я же рядом.
- Нет, мне все равно страшно! - прошептала она.
Я окончательно проснулся. Девушка лежала тихо, но мне показалось, что она плачет.
- Если хочешь, иди, ложись со мной, - предложил я, не зная, как и чем ее утешить.
- А можно? - почему-то обрадовалась она.
- Конечно, лавка у меня широкая, места хватит, - опрометчиво ответил я, и представил, что она сейчас голой ляжет рядом, и что я тогда стану делать.
По полу протопали босые ноги, и ко мне прижалось что-то мягкое и теплое. Слава богу, Марфа оказалась одетой!
- Мне так страшно одной! - виновато прошептала она, обдавая лицо теплым дыханием. - А ты можешь меня потрогать?
- Могу, - ответил я, кажется, правильно поняв, что она имеет в виду, и погладил ее по голове. - Спи, уже поздно.
Глава 14
Весь следующий день я лечился. Постепенно силы возвращались, и к вечеру я уже вышел на улицу. Погода за те дни, что я пролежал, испортилась. Осень чувствовалась все сильнее. Моросил мелкий, холодный дождь, сырой, порывистый ветер рвал с деревьев первую желтую листву. Не успел я выйти за дверь избы, ко мне подошел Полкан. В отличие от большинства собак, бурно выражающих радость при встрече, сделал он это степенно, с чувством собственного достоинства. Выглядел он вполне здоровым и сытым.
- Здорово, пес, - сказал, - дай лапу!
Полкан заглянул мне в глаза и протянул лапу. Он все продолжал удивлять своими талантами.
- Любит тебя? - спросила, подойдя Марфа. До этого она наблюдала за нашей встречей, стоя в дверях избы.
- Не знаю, это у него нужно спросить, - ответил я, невольно вкладывая в слова, какой-то двойной смысл. |