-  Тебе нравится смотреть, как я причесываюсь? - вдруг спросила Марфа.

    Я опять посмотрел на девушку. Умываться она уже кончила и теперь причесывалась, склонив голову на бок, отчего ее и без того невероятно длинные волосы казались еще длиннее.

    -  Нравится, - просто ответил я, думая о том, что если бы она сейчас направилась ко мне, нагая, с распущенными пушистыми волосами, так что бы оставшиеся сзади горящие лучины превратили их в светящийся нимб, то, то…

    Мечты, мечты, где ваша сладость!..

    Марфа закончила туалет, заплела волосы в косу, убрала гребень и оделась.

    -  Будем спать? - полувопросительно, полуутвердительно сказала она и широко зевнула, прикрывая ладошкой рот.

    -  Будем, - ответил я, не сознаваясь сам себе, что разочарован. Вот уж это двойственность человеческой натуры, и хочется и колется и мама не велит.

    -  Ты спи, я только помолюсь на ночь, - сказала Марфа, направляясь к пустому красному углу. Личные иконы для простых крестьян были еще непозволительной роскошью.

    Она встала на колени и о чем-то долго тихо разговаривала с Богом. Слов я не разбирала, да и не старался подслушать. Молитва вещь слишком интимная, что бы допускать в разговор человека с Богом еще кого-то, третьего.

    Я уже засыпал, когда девушка легла рядом. Сон сразу прошел. Она повозилась, устраиваясь на жесткой лавке, и тяжело вздохнула. Я отодвинулся, что бы ей было удобнее.

    «Если я облысею, у меня вся голова окажется в шрамах» - думал я, отвлекаясь от близкого женского тепла.

    Марфа пригрелась и затихла, кажется, уснула. Неожиданно застрекотал сверчок. Отчего-то считается, что от этого в доме делается уютно. Может и так, но мне он просто мешал заснуть. Я закинул руку за голову и лежал с закрытыми глазами. То, что за два дня меня никто не навестил, было очень странно. Равно как и то, что в избе мы с девушкой живем вдвоем, в то время как хозяева ютятся у соседей.

    Марфа спала неспокойно, металась по лавке, видно, ей снилось что-то неприятное. Я тихо встал и вышел на улицу. По-прежнему шел дождь. Я полюбовался на черноту ночи и вернулся в избу. Однако лечь не успел. В дверь вдруг тихо постучали. Пришлось пойти посмотреть, кому не спится в такую позднюю пору.

    Я осторожно приоткрыл дверь и задал обычный в таких случаях вопрос:

    -  Кто там?

    -  Боярин, выйди во двор, разговор есть, - позвал снаружи тихий мужской голос.

    -  Ты кто и что тебе нужно? - в свою очередь спросил я, не намереваясь попадаться на детскую уловку, если во дворе меня ждет засада.

    -  Да я это, Гришка Гривов, - чуть громче сказал ночной гость, и я узнал голос крестьянина, из-за которого и предпринял всю операцию по освобождению коровинских крестьян.

    -  Гривов? Ты что так поздно, - удивился я, - заходи в избу.

    -  Никак не могу, выйди сюда, - требовательно прошептал он.

    Пришлось выйти под дождь, Гривов выделялся в беспросветном мраке ночи более темным пятном. Как только я вышел, он схватил меня за рукав и потащил вдоль стены.

    -  Ты что это? Ты куда меня тянешь? - удивился я, однако подчинился его тревожно-цепким рукам.

    -  Тише, - попросил он, останавливаясь в конце стены, - у меня к тебе разговор.