-  Я тебя давно ищу, - начал, было, я и, замолчал, понимая, что теперь уже не я его, а он меня разыскал по неведомому срочному делу. - Говори, что у тебя стряслось?!

    Мужик довольно долго молчал. Было видно, прежде чем начать разговор, внимательно всматривается в невидимый ландшафт.

    -  Тебя хотят заживо сжечь, - ответил он, когда удостоверился, что никого поблизости нет.

    -  Меня? Чего ради? - без особой тревоги, спросил я. Вроде бы пока никаких смертельных врагов у меня здесь не появилось.

    -  Сам не знаю, - ответил Гривов, - здешний барин приказал сжечь вас вместе с девкой. Потому я к тебе и не заходил.

    -  Что за барин, не знаешь, как его зовут?

    -  Кошкиным кличут, Афанасием Ивановичем. Нас погорельцев хочет у себя в крепости оставить, только мужики сомневаются. Больно уж он крут… Со своих холопов кожу вместе с мясом дерет.

    Мне имя Кошкина ничего не говорило.

    -  Очень строгий боярин, - продолжил Григорий. - Велел сегодня под утро вам двери подпереть, обложить избу соломой и сжечь.

    Я задумался, причин для зачистки могло быть несколько. Например, до меня дотянулась лапа Москвы. Или Кошкин собрался прихватить чужих крестьян и боялся огласки. Возможен был и фантастический вариант: мачеха Марфы узнала, что падчерица жива и решила избавиться от девушки.

    -  Спасибо что предупредил, - поблагодарил я. А как же ваши крестьяне, смолчат?

    Я подумал, что после спасения из плена, в такой ситуации, они могли бы продемонстрировать небольшую благодарность.

    -  Что крестьяне! Мы народ подневольный, к тому же, у всех семьи. Скоро зима, а жить негде. До холодов новых изб не срубить, ребятишки помрут… Сам должен понимать, своя рубашка ближе к телу! Нам без барской заботы никак не прожить…

    Крестьян понять было можно, но когда такая равнодушная неблагодарность касается лично тебя, да еще в тяжелый момент жизни, когда ты не можешь толком защититься, становится немного обидно. Чтобы прервать неприятный разговор, я спросил о другом:

    -  А что со Степаном, с казаком, с которым мы вас освобождали?

    -  Этого я сказать не могу. Видел его по первости здесь на селе, а куда потом девался, не знаю. Тут у нас, ты сам понимать должен, невесть что делается. Пока убитых похоронили, раненные по избам лежат, больных много, не до твоего казака было. Наверное, уехал, что ему с мужиками делить.

    -  А как Иван Иванович?

    -  Его еще тогда в лесу убили, жалко, мужик он был справный, пятеро детишек сиротами остались, один другого меньше.

    Мы почтили память организатора сопротивления несколькими секундами молчания, на большее, не было времени.

    Потом я сказал то, что волновало меня:

    -  Гриша, мне очень нужна твоя помощь, помнишь, ты водил меня в лес к нечистым. Сможешь отвести? Мне обязательно нужно туда попасть!

    Гривов ответил не сразу, а когда заговорил, голос у него был виноватый.

    -  Сейчас не смогу, извини… Сам знаешь, у меня семья, если узнают, что я с тобой знаюсь, головы не сносить не только мне. Ты покуда уходи в лес, пережди какое-то время, я как смогу незаметно отсюда уйти, сразу тебя отведу, куда захочешь.

    Предложение оказалось интересное, но трудно выполнимое. Каким образом просидеть в осеннем лесу неопределенное время, Григорий не уточнил. Словно поняв о чем, я думаю, он торопливо продолжил:

    -  Тут в двух верстах в самой чаще на болоте, есть охитничья избушка, о ней мало кто знает.