Мысленно Летти возвращалась к той ночи на пароме и к фальшивой бороде, которая была на Шипе. Она не могла понять, почему не сорвала с него бороду. Оправдания, которые она для себя придумывала, никуда не годились. Правдой было то, что, как бы она ни пыталась сейчас объяснить это, она струсила. Где-то в глубине души она боялась узнать, кто он, боялась того, что это знание могло означать для нее. Усы — вот о чем она думала.

У большинства мужчин, которые сейчас лежали у нее перед глазами, усы были, и преимущественно темные. У Мартина Идена была в усах рыжина. Почему раньше она ее не замечала?

Конечно, когда Шип был в костюме старухи, у него не было бороды. Не было ее и когда он предстал в облике священника. С тех пор у него, наверное, не было времени ее отрастить, к тому же борода растет постепенно, и это было бы заметно. Может, даже сейчас он ходит с приклеенными усами, дожидаясь, пока его настоящие усы отрастут до своего полного блеска? А может быть, у него никогда и не было своих усов, что обеспечивает большую гибкость в принятии новых образов? Наверное, ей следует искать человека, который постоянно гладко выбрит, или человека c приклеенными усами.

Летти была такой сонной, что в размышлениях ее было мало смысла. Конечно же, ходить все время с приклеенными усами слишком опасно, разве их фальшивость не так уж и очевидна при свете дня? Или же это то, что все как раз и думают? А Шип возьмет и поступит наоборот? Он смел, умен и готов рисковать. Он мог бы так поступить. Боже правый, а он действительно смел. Нет, ей не нужно думать об этом, не нужно. Спать Летти больше не хотелось. Она встала так тихо, как только могла, и пошла подальше от разложенных одеял. Ее привлек блеск речной воды, и она направилась к реке. Голова ее была наклонена, руки сжаты за спиной. Она шла широкими шагами, подбрасывая юбки. На жаре они высохли быстро, но теперь были какими-то негнущимися у щиколоток, словно накрахмаленными. Подняв голову уже рядом с водой, она увидела лодку. Одним концом она была вытянута на песок, вокруг другого плескалась вода. Летти повернула и пошла к лодке.

Лодка, построенная из не гниющей древесины кипариса, была тяжела и неподъемна на суше, но довольно легко управляема на воде. На дне лежали шест и короткое весло. Летти не знала течений фарватера реки, чтобы самой попробовать прокатиться, поэтому не сделала попытки забраться в лодку. Она только поставила ногу в туфле с засохшей грязью на низкий планшир и покачала суденышко с борта на борт.

— Забирайтесь внутрь, — произнес Мартин Иден у нее за спиной. — Я буду вашим гребцом.

Она повернулась и улыбнулась ему:

— Правда?

Он слегка поклонился:

— Сочту за честь.

Изысканный джентльмен с Юга, всегда готовый оказать услугу даме. Она была очарована, как ей и полагалось. Галантность и ответная кокетливость, обнаружила Летти, походили на игру, на какой-то полушутливый ритуал в отношениях между мужчиной и женщиной. Чем большую признательность выражала дама, тем галантнее становился кавалер, и они разыгрывали эту старинную игру, которая, как Летти также понимала, лишь отчасти была пародией.

Летти шагнула в лодку и уселась на скамейке на носу. Мартин оттолкнулся и, когда суденышко заскользило по воде, запрыгнул в него. Раскачивание лодки неизбежно напоминало о другом судне, другом дне на реке и о другом человеке. Или, может быть, человек тот же самый? Мартин как будто не заметил, как вдруг она напряглась лицом и телом, широко улыбнулся ей, взял весло и начал грести вверх по реке, против течения.

— Вы знаете, вы изменились с тех пор, как впервые приехали сюда.

— Правда? — Она заставила себя расслабиться и опустила пальцы в воду, чтобы был предлог не смотреть на него.

— Не совсем такая чужая, как прежде, и не совсем такая во всем правильная.

— Господи, — сказала она, голос ее был насмешлив, — разве это хорошо?

— Ну, разве вы не понимаете, что я имею в виду? Еще не так давно вы бы замерли, словно аршин проглотили, и промолвили бы что-нибудь леденящее, например, «в самом деле?».