— Я сварю кофе, мама, — сказал Хок им в спину. — Но проследи, чтобы Мейри перенесла вещи Эдриен в Павлинью комнату.

Лидия остановилась. Рука, которой она держала руку Эдриен, едва заметно сжалась.

— Ты на самом деле уверен в этом, Хок? — сухо спросила она.

— Ты слышала, что она сказала. Она полностью поправилась. Она — моя жена. Где я смогу лучше охранять ее?

— Хорошо.

— Где находится Павлинья комната? — Эдриен повернулась на пятках, чтобы посмотреть ему в лицо.

— На третьем этаже.

— Она будет принадлежать мне?

— Та часть, которую я не использую. Это покои Лэрда.

— Я не буду с тобой спать…

— Не помню, чтобы я просил об этом…

— Ты — здоровенный, высокомерный, тщеславный осел…

— Ну же, Эдриен, мой сын не обладает ни одним из этих качеств, — остановила ее Лидия.

— Не принимай это на свой счет, Лидия. Ты мне действительно нравишься. — Вежливо ответила Эдриен. Но вежливость резко отступила, когда она взглянула на Хока. — Но я не буду делить с тобой постель!

— Это не тема для обсуждения за обеденным столом, скажу вам, — предположил Тэвис, почесывая свою голову, его щеки залил румянец.

Хок засмеялся, и от низких раскатов его смеха ее тело завибрировало, ее соски напряглись, и сердце забилось чаще.

— Жена, ты разделишь со мной комнату этим вечером, даже если мне придется связать тебя и принести туда. Либо тебе придется перенести это унижение, либо ты можешь прийти по своей воле на двух ногах. Я не особо заинтересован, каким способом ты попадешь туда. Просто приди в мою комнату.

Сопротивление поднималось в ее груди, угрожая заглушить все ее чувства. Она смутно услышала, как позади нее открылась и закрылась дверь, и уловила запах надоедливых духов, от которого ее желудок перевернулся. Что бы это ни был за запах, он напомнил ей о приюте; о чердаках и нафталиновых шариках, и тех днях, когда монахини заставляли ее скрести полы и чистить тяжелую темную мебель.

— Любимый! — раздался крик женского восторга позади нее.

Рука Лидии болезненно сжалась вокруг ее руки.

— Оливия Дюмон, — пробормотала она почти не дыша. — Святые небеса! Я сомневаюсь, что проживу этот день, не тронувшись умом.

— Оливия? — эхом отозвалась Эдриен, ее глаза быстро нашли глаза Хока.

«Оливия», — уныло подумал Хок. Этот день быстро пробегал сквозь гамму от плохого к еще более худшему. Он отказывался встречаться глазами с вопросительным взглядом Эдриен. Как смеет она называть его Адамом посреди их занятия любовью, а потом спрашивать его о другой женщине? Она не имеет права. Не после того, как она произнесла это имя.

Ярость захлестывала его каждый раз, когда он думал об этом.

Адам.

Образы того, как его руки разрывают тело кузнеца на части, на мгновение успокоили его.

Затем опустошение ошеломило его. Теперь у него две проблемы. Как он собирается заставить Эдриен хотеть его? И что он собирается делать с Оливией?

Свести Оливию с кузнецом?

Эта мысль вызвала усмешку на его лице, первую за некоторое время.

И естественно, Эдриен неправильно истолковала ее, думая, что его улыбка была предназначена Оливии, впрочем, так же подумала и Оливия. Как, кажется, и его мать — судя по угрюмому выражению ее лица. Гримм тихо, почти неслышно, выругался. Тэвис покачал головой, пробормотал прочувствованное проклятие, и отошел от загроможденного блюдами обеденного стола.

— Оливия. — Хок наклонил голову. — Что привело тебя в Далкит?

— В самом деле, Хок, — промурлыкала Оливия, — нужно ли тебе спрашивать? Мне не хватало тебя при дворе.