Ярмарочные площадки были залиты морем света, заполнены толпами людей, там звучала громкая музыка. На ярмарке демонстрировали разные диковины; заплатив шестипенсовик, ты мог посмотреть на даму с бородой, человека‑слона, женщину‑паука… Что‑то подобное Бэнкс видел позже в известном фильме Тода Броунинга. А в другой палатке были расставлены сосуды с формалином, где плавали ягненок с пятью ногами, котенок с рогами, щенок с двумя головами, теленок без глаз – такие создания могли возникнуть только в ночных кошмарах.
– Несмотря на то что случилось, – продолжила Мэгги, – вам не удастся превратить меня в циника. Вы считаете меня наивной, знаю, но, если понадобится выбирать, я, скорее, предпочту быть наивной, чем жестокой и недоверчивой.
– Вы по своей наивности едва не расстались с жизнью.
– Думаете, она убила бы меня, не подоспей вы на помощь?
– А вы сами как думаете?
– Не знаю. Люси… она тоже была жертвой. Она говорила, что не хочет меня убивать.
– Ох, Мэгги, вы бы послушали себя, когда во весь голос звали на помощь! Ведь она задушила по крайней мере семь девушек. Она убила бы вас без сожаления, поверьте. На вашем месте я бы вообще не думал о ней как о жертве.
– Слава богу, что каждый из нас на своем.
Бэнкс глубоко вздохнул:
– Вот и хорошо. Вы переедете с Хилл‑стрит?
– Нет, думаю, что останусь. – Мэгги, поправляя повязку, скосила глаза в сторону Бэнкса. – А мне деваться некуда. К тому же нужно закончить эскизы. Еще я поняла, что нужна людям, которые не понаслышке знают, что такое насилие. Я могу выступать от их имени и меня слушают.
Бэнкс согласно кивнул. Он так не считал и подозревал, что публичная поддержка, оказанная Мэгги Люси Пэйн, значительно поколебала ее способность выступать от имени женщин, страдающих от домашнего насилия. А возможно, и нет. О публике только одно можно сказать с уверенностью – то, что ее суждения крайне переменчивы. Глядишь, Мэгги еще признают героиней.
– Вам надо отдохнуть, – сказал Бэнкс. – Я пришел сегодня, потому что хотел узнать, как вы себя чувствуете. Мы еще вызовем вас для подробной беседы, но позже. Спешить теперь некуда.
– Так, значит, все закончено?
Бэнкс посмотрел Мэгги в глаза. Бедная женщина, она страстно желает, чтобы все уже осталось позади, чтобы можно было обдумать случившееся и забыть, зажить прежней жизнью, работать, делать добрые дела…
– Ну, не считая того, что впереди судебный процесс, – ответил он.
– Судебный процесс? Но кого на нем собираются…
– Так вы ничего не слышали? Тогда понятно… вот черт!
– Меня накачали лекарствами, я ничего не знаю… В чем дело?
Бэнкс наклонился и положил руку ей на лоб:
– Мэгги, Люси Пэйн не умерла.
Мэгги отдернула голову, глаза ее расширились.
– Не умерла? Ничего не понимаю, я была уверена…
– Она выбросилась из окна, но при падении не разбилась насмерть. Дорожка в палисаднике проходит через густые заросли, и кусты смягчили удар. Люси упала спиной на край ступеньки и серьезно повредила позвоночник. Очень серьезно.
– И что это значит?
– Хирурги пока боятся делать прогнозы – ей предстоят серьезные исследования, – но предполагают, что она останется полностью парализованной.
– То есть ее ждет инвалидное кресло?
– Если она выживет.
Мэгги снова устремила пристальный взгляд в окно. Бэнкс заметил, что в ее глазах заблестели слезы.
– Так Люси все‑таки оказалась в клетке.
Бэнкс встал. Ему было трудно понять сострадание, которое Мэгги испытывала к убийце девочек‑подростков. |